Для человеческого слуха в его голосе прозвучал явный оттенок жести.
– Почему я не умер? – только и вымолвил схолиаст, чувствуя себя запакованным в невидимый глазу пузырь.
– Тебя защищает кресло.
– Что?! – Хокенберри завертел головой, но не заметил даже подобия слабого мерцания. – Хочешь сказать, теперь я должен сидеть в нём безвылазно или погибну?
– Вовсе нет, – с удивлением отозвался моравек. – Давай выходи. Силовое поле кресла будет сопровождать тебя. Оно и так уже подогревает, охлаждает, осмотически очищает и перерабатывает воздух, запаса которого хватит на полчаса, а также поддерживает нужный уровень давления.
– Но ведь… кресло… это часть корабля. – Преподаватель классики недоверчиво поднялся; прозрачный пузырь послушно шевелился вместе с ним. – Как же я могу выйти наружу?
– На самом деле это шершень – часть кресла, – пояснил шут. – Поверь на слово. И всё-таки ходи здесь поосторожнее. Кресло-костюм обеспечивает некоторое притяжение наповехности планеты, однако местная гравитация настолько ничтожна, что хороший прыжок придаст твоему телу вторую космическую скорость, и тогда – адью, Томас Хокенберри. Пишите письма, адрес тот же – Фобос.
Мужчина застыл на пороге и намертво вцепился в металлический косяк.
– Да ладно, – смилостивился европеец. – Мы с креслом не ним тебе улететь. Пойдём же. С тобой тут хотят побеседовать
Оставив Хокенберри на попечение Астига-Че и прочих первичных интеграторов Консорциума Пяти Лун, Манмут покинул купол с искусственной атмосферой и отправился прогуляться по кратеру. Вид его просто завораживал. Горизонтальная ось Фобоса постоянно указывала на Марс, а инженеры моравеков слегка подправили её, так что багровая планета всегда висела над воронкой, заполняя собою большую часть чёрного небосвода, ибо крутые стены Стикни отсекали всё остальное. Крохотный спутник совершал полный оборот за семь часов, поэтому гигантский красный диск, покрытый голубыми морями и белыми вулканами, заметно, хоть и медленно вращался над головой.
Европеец отыскал своего друга Орфу на высоте нескольких сотен метров, в гуще подъёмников, перекладин и кабелей, которые удерживали в пусковом кратере почти готовый к полёту на Землю корабль. Вдоль огромного корпуса космической посудины сновали инженеры глубокого космоса – моравеки, роквеки, похожие на чёрных жуков, и каллистянские операторы, соединяя перекладины и напоминая блестящую растительную тлю. На тёмной обшивке отражались, играя, лучи прожекторов. Батареи подвижных автосварщиков сыпали вниз искрами. Поблизости, в надёжной колыбели из металлических цепей, покоилась «Смуглая леди», глубоководная лодка Манмута. Несколько месяцев назад моравеки спасли повреждённое, беспомощное судно из укрытия на марсианском побережье моря Фетиды, подняли его на Фобос, починили, зарядили и модифицировали крепкую лодочку для исполнения земной миссии.
Сотней метров выше Манмут нашёл своего товарища – тот лазал по стальным тросам под брюхом корабля – и окликнул его по старой личной линии связи.
– Кого я вижу? Орфу, недавний марсианин, недавний гость Илиона и вечный иониец? Тот самый Орфу?
– Тот самый, – подтвердил друг.
Даже по радиоканалам и частному лучу его грохочущий голос граничил с инфразвуковыми колебаниями. Оттолкнувшись поворотными движителями, высоковакуумный моравек совершил тридцатиметровый прыжок на перекладину, где покачивался Манмут, проворно уцепился рычажными сварочными клещами на манипуляторах за верхний железный брус, да так и завис.
Некоторые из моравеков с виду отдалённо напоминали гуманоидов: Астиг-Че, к примеру, или роквеки в чёрных хитиновых доспехах, или даже Манмут (хотя он гораздо меньше остальных). Но только не Орфу Ионийский. Созданный и оснащённый для работы в плазменном торе Ио, среди магнитных, гравитационных и ослепляющих радиационных бурь Юпитера, он смутно походил на земного краба ростом более двух метров и длиною в добрых пять. Если можно вообразить себе краба с дополнительными ногами, комплектом чувствительных элементов, подвесными движителями, манипуляторами, которые служили почти как руки, а главное – с древним, побитым панцирем, столь мнократно латаным-перелатаным, что казалось, тот держится на одной шпаклёвке.
Ну, как там наш Марс, всё ещё вертится, старина? – прогрохотал Орфу.
Манмут повернул голову к небу.
– Куда ему деться. Вертится, будто здоровенный красный щит.
Из тени как раз показался вулкан Олимп.
– Вот, наверное, красота-то! – отозвался приятель европейца. – Красотища!
Манмут замялся и наконец промолвил:
– Я знаю, ты был у хирурга. Жаль, что тебя так и не вылечили
Иониец пожал плечами четырёх сочлененных руконог.
– Не важно, старина. Кому они нужны, эти органические глаза, когда есть тепловидение, вонючий газовый хроматограф, по масс-спектрографу на каждом колене, глубокий и фазовый радары, сонар и лазерный картопостроитель? С таким прелестным набором сенсоров я не смогу разглядеть разве что самые удалённые и ни к чему не пригодные предметы. Вроде звёзд и Мара.
– Ну да, – промолвил Манмут. – И всё-таки жалко.
Орфу лишился оптического нерва и вообще едва не подвергся уничтожению на марсианской орбите при первой же встрече с олимпийским богом – тем самым, который мановением руки взорвал космический корабль и двух их товарищей, не оставив от них ничего, кроме газа и мелких обломков. Ионийцу ещё повезло: в конце концов, он выжил и был до определённой степени восстановлен, и тем не менее…
– Привёз Хокенберри? – осведомился Орфу.
– Да. Первичные интеграторы проводят с ним краткую беседу
– Бюрократы, – хмыкнул огромный краб. – Хочешь прогуляться на корабль?
– Спрашиваешь.
Манмут запрыгнул к нему на панцирь и вцепился самыми нежными зажимными клещами. Моравек интенсивного использования оттолкнулся от мостика, подтянулся к посудине и двинулся вокруг тёмного корпуса. Здесь, примерно в километре над днищем кратера, европеец впервые разглядел в полную величину привязанный к перекладине, точно эллипсоидный воздушный шар, корабль. Ничего себе! Да он по меньшей мере в пять раз превосходил тот, на котором стандартный год назад устремились к Марсу четыре моравека из околоюпитерного пространства.
– Впечатляет, а? – произнёс Орфу, более двух месяцев работавший над судном вместе с инженерами Пояса астероидов и Пяти Лун.
– Крупная штука, – согласился Манмут. И, уловив разочарование друга, прибавил: – Есть в ней какая-то неуклюжая, неповоротливая, наростовидная, неприглядная, недобрая красота.
Раскатистый хохот ионийца всякий раз напоминал его товарищу толчки после основательного ледотрясения на Европе или же волны после цунами.
– Провалиться мне на месте! Очень выразительная аллитерация для струхнувшего астронавта.
Манмут пожал плечами и на миг испугался, что друг не увидит его жеста, но потом сообразил: увидит. Новенький радар был весьма чувствительным инструментом, разве только красок не различал. Орфу однажды упомянул о своей способности распознавать малейшие движения мускулов на лице человека. «Это нам не помешает, если Хокенберри решит примкнуть к экспедиции», – подумал европеец.
Словно прочитав его мысли, гигантский краб заметил:
– Я тут в последнее время рассуждал о людской скорби; знаешь, ведь моравеки совсем иначе ощущают потерю.
– О нет, – простонал Манмут. – Ты опять начитался этого своего француза!
– Пруста, – поправил иониец. – «Этого моего француза» зовут Пруст.
– Хорошо. Но зачем? Ты же знаешь, что погружаешься в уныние каждый раз, когда открываешь «Воспоминание прошлых вещей».
– "Поиски утраченного времени". Я перечитывал одну главу– помнишь, ту, где Альбертина умирает и рассказчик Марсель пытается позабыть её, но не может?
– Весёленькое чтиво, ничего не скажешь, – съязвил европеец. – Хочешь, я одолжу тебе «Гамлета» на закуску?
Орфу никак не ответил на великодушное предложение. Между тем они забрались так высоко, что заглянули за стены кратера и видели под собою весь корабль целиком. Манмут, конечно, знал: ионийцу нипочём путешествия длиною в тысячи километров самого глубокого космоса, и всё же… Чувство, будто бы друзья потеряли управление и попросту летят прочь от Фобоса и базы Стикни (в точности как моравек предсказывал Хокенберри), было непреодолимо.
– Дабы разрушить узы, которые связывали его с покойной, – невозмутимо начал огромный краб, – несчастный рассказчик вынужден брести назад, сквозь память и сознание, и повстречать всех до единой Альбертин – не только тех, которые существовали на самом деле, но и придуманных, вызывавших его тоску и ревность – словом, виртуальных девушек, порожденных разумом в те отчаянные минуты, когда Марсель гадал, не улизнула ли его любимая, чтобы пообщаться с кем-то другим. Не говоря уже об Альбертинах, разжигавших в нём желание: девушке, которую рассказчик едва знал, женщине, которую захватил, но не смог ею завладеть, и той, которая под конец так утомила его.
– Утомишься тут, – поддакнул европеец, надеясь, что не слишком открыто выказал по радиолинии собственную усталость от всей этой прустятины.
– Однако это ещё цветочки, – безжалостно гнул своё Орфу, невзрая на прозрачный намёк. – В горести рассказчик – тёзка автора, как тебе уже известно, – заходит гораздо дальше… Постой, ты ведь читал, Манмут? Правда? В прошлом году ты убеждал, меня, что всё прочёл.
– Ну… так, ознакомился, – признался маленький моравек.
– Даже тяжкий вздох ионийца граничил с ультразвуковым колебанием.
Скачать книгу [0.63 МБ]
Пирамида