На восходе Гектор велел залить погребальный костёр вином. Вернейшие друзья убитого разгребли угли, с бесконечной осторожностью отыскивая кости Приамова сына среди пепла и обожженных останков собак, лошадей и бога. Это было не сложно: Парис лежал на середине сруба; все прочие, набросанные кучей, горели далеко по краям.
Орошая землю слезами, боевые товарищи собрали драгоценные кости в золотую урну, которую обернули двойным слоем тука, как требовал обычай для героев и благородных мужей. Скорбная процессия прошествовала с погребальным фиалом по улицам и площадям Илиона (крестьяне и воины с равной почтительностью молча уступали дорогу) и доставили прах на расчищенную от мусора площадку, где прежде находилось южное крыло дворца Приама, разрушенного восемь месяцев назад бомбами олимпийцев. В сердце изрезанного кратерами пространства высился временный курган, возведённый из каменных глыб – обломков здания, в котором уже покоилась царица Гекуба, жена Приама. Теперь один из её сыновей покрыл урну с останками другого тонкой льняной пеленой и сам водрузил сосуд на место.
– Здесь, брат мой, мы полагаем на время твой прах, – произнес Гектор перед лицом людей, последовавших за ним, – и пусть земля укроет его, доколе мы не обнимемся в сумрачном Доме Смерти. Когда эта война окончится, оставшиеся в живых возведут над тобой, над нашей матерью и всеми павшими в бою – думаю, и надо мною тоже, – достойный надгробный холм не хуже великих обиталищ Аида. Ну а сейчас – прощай, брат.
Благородный Приамид и его люди вышли наружу. Сотни дожидавшихся воинов засыпали каменный курган рыхлой землёй, нагромоздив сверху солидную кучу камней и обломков.
После чего Гектор, не спавший вот уже две долгие ночи, устремился на поиски Ахиллеса, горя желанием возобновить сражение с бессмертными. Сегодня от как никогда жаждал их золотой божественной крови.
Очнувшись на рассвете, Кассандра увидела, что почти раздета (платье было жутко разодрано и помято), лежит на чужой кровати и эк привязана шёлковыми веревками за кисти и лодыжки. «Что за притча?» – удивилась провидица. Неужели она вновь нагрузилась до чёртиков и позволила затащить себя «на чашечку кофе» какому-нибудь смазливому солдатику-извращенцу?
Тут ей припомнилось вчерашнее погребение, а потом и обморок. Андромаха и Елена сердито требовали… «Вот дерьмо, – нахмурилась дочь Приама. – Мой длинный язык опять навлёк неприятности на мою…» Она осмотрелась. Внушительные каменные плиты, запах подземной сырости, ни единого окна. Вполне похоже на чей-нибудь пыточный подвал. Пленница принялась извиваться, немилосердно дёргая за гладкие бечёвки, но те оказались ужасно прочными, да и узлы вязала опытная рука.
«Вот дерьмо», – повторила про себя Кассандра.
В комнату вошла Андромаха и застыла, глядя на узницу сверху вниз. Оружия при вошедшей не было, но пророчица легко представляла себе острый кинжал в её рукаве. Женщины долго молчали. Наконец ясновидящая не выдержала:
– Пожалуйста, отпусти меня, подружка.
– Лучше я тебе глотку перережу, подружка, – произнесла супруга Гектора.
– Тогда режь, сука, – отозвалась дочь Приама. – Нечего попусту трепаться.
Пленница почти не боялась. Даже в калейдоскопе изменчивых призраков предвидения последних восьми месяцев, с тех пор как умерло прежнее будущее, Андромаха никогда не поднимала на неё руки.
– Кассандра, как у тебя повернулся язык заговорить про моего младенца? Тебе не хуже других известно: восемь месяцев назад Афродита и Афина Паллада явились в детскую комнатку, зарезали моего малыша вместе с кормилицей и заявили, что боги Олимпа, рассерженные неудачной попыткой Гектора сжечь корабли аргивян, выбрали в жертву не годовалую тёлку, а нашего Астианакса, которого мы с отцом нежно звали Скамандрием.
– Чушь собачья, – откликнулась узница. – Развяжи меня. Голова у неё раскалывалась. Так всегда бывало после особенно ярких видений.
– И не подумаю, пока не скажешь, почему тебе взбрело на ум болтать, будто бы я подменила своё дитя ребёнком рабыни. – Андромаха смерила молодую невестку холодным взглядом. Клинок уже поблёскивал у неё в руке. – Разве я могла пойти на такое? Разве подозревала, что богини явятся именно в тот момент? Да и зачем всё это?
Провидица вздохнула, прикрыла веки.
– Никаких богинь там не было, – устало, но с вызовом промолвила она и снова открыла глаза. – Узнав о гибели Патрокла, дражайшего друга Ахилла, от рук Паллады (что наверняка окажется очередной ложью), ты задумала или сговорилась с Еленой и Гекубой прикончить сына кормилицы – погодка маленького Астианакса, а заодно и бедную мать. И уже потом объявила Гектору с Пелидом и прочим сбежавшимся на твои вопли, будто бы в окровавленной детской побывали сами бессмертные.
В зеленоватых очах Андромахи сверкали льдинки вечной мерзлоты, сковавшей недоступную вершину.
– Мне-то что за радость?
– А как же наш секретный замысел? Троянские женщины давно лелеяли мечту остановить кровавую войну, отвлечь своих мужчин от сражений с ахейцами. Прежняя война должна была, по моим пророчествам, принести в наш город гибель и разрушение. Слушай, это была блестящая мысль. Я преклоняюсь перед твоей решимостью.
– Если даже ты и права, – откликнулась супруга Гектора, – значит, я собственноручно втянула всех в ещё более безнадёжную битву с богами. Вспомни свои прежние предсказания: многим из нас грозило рабство, но не смерть.
Ясновидящая неуклюже попыталась пожать плечами, забыв верёвках и растянутых руках.
– Ты думала лишь о спасении сына, которого, как мы знали, ждала ужасная гибель, превратись наше прошлое будущее в текущее настоящее. Я тебя понимаю. Андромаха протянула нож.
– Значит, жизнь моей семьи, даже Гектора, зависит от того, тешься ли ты об этом ещё раз и поверит ли тебе всякий сброд – не важно, троянский или ахейский. Убрав тебя, я обеспечу нашу безопасность.
Кассандра выдержала ровный взгляд взрослой женщины.
– Мой дар предвидения может ещё послужить вам, подруга. Когда-нибудь он даже может спасти твою жизнь, или Гектора, или Астианакса, где бы ни укрывался твой сын. Ты же знаешь, когда на меня находит, я не владею собой, мелю всё, что вздумается. Давай так: ты, Елена или кто ещё с вами в сговоре, держитесь рядом, а то и приставьте рабыню покрепче, затыкает мне рот, когда снова начну чесать языком. В случае чего – убейте.
Невестка Приама помолчала, закусив губу, потом наклонилась и перерезала шёлковую верёвку, завязанную на правом запястье пленницы. Избавляясь от остальных, она проронила:
– Амазонки приехали.
Целую ночь Менелай провёл в беседах со старших братом; когда младая Эос простёрла из мрака розовые персты, он уже был готов действовать.
До восхода солнца перемещался Атрид от одного греческого стана к другому вдоль побережья, вновь и вновь переживая рассказ Агамемнона о пустых городах, безлюдных крестьянских полях, заброшенных гаванях, о судах без команды, качающихся на якоре у берегов Марафона, Эритреи, Халкиды, Авлиды, Гермионы, Тиринфа, Гелоса и дюжины других приморских городов. Слушал, как предводитель повествует притихшим ахейцам, аргивянам, критянам, итакийцам, лакедемонцам, калиднийцам, вупрасийцам, дулихийцам, пилосцам, пиразийцам, спартанцам, мессеисянам, фракийцам, окалеянам – всем без исключения союзникам с материковой Греции, скалистых островов и самого Пелопоннеса о том, что их земли стали необитаемы, жилища – покинуты людьми, словно по воле богов: пища гниёт на столах, смятые как попало одежды оставлены на ложах, тёплая вода ванн и бассейнов зарастает водорослями, клинки ржавеют без ножен. Глубоким, могучим, раскатистым голосом пространнодержавный Атрид описывал корабли на волнах, с парусами – не убранными, полными ветра, но разорванными в клочья (хотя, по его словам, небосвод был ясен и море вело себя на диво прилично в течение целого месяца плавания); руки рабов не касались опущенных вёсел на полногрудых афинских судах, нагруженных товарами под завязку; гигантские ялики из Персии осиротели без своих неповоротливых матросов и совершенно никчёмных воинов; изящные египетские красавцы замерли у причалов, словно забыв о пшенице, которую собирались везти на родную землю.
– В мире не осталось ни мужчин, ни женщин, ни детей! – неизменно восклицал Агамемнон в каждой ахейской ставке. – Только мы и подлые троянцы. Стоило нам обратиться спинами к олимпийцам, хуже того, обратить против них свои сердца и руки, как боги похитили нашу надежду – наших жён, родных, отцов и рабов.
– Они все умерли? – непременно вскрикивал кто-нибудь в каждом лагере, заглушая страдальческие вопли товарищей.
И ночь исполнялась горестными стенаниями. Пространнодержавный поднимал руки, прося тишины, и выдерживал жуткую паузу.
– Следов борьбы не обнаружено, – наконец изрекал он. – никакой крови. Никаких разлагающихся трупов, брошенных на потеху собакам и птицам.
И всякий раз, под любым шатром, доблестные соратники царя – матросы, охрана, простые солдаты и предводители, сопровождавшие Агамемнона в плавании, – отдельно беседовали по душам с товарищами по рангу. К рассвету каждый на берегу внял ужасающей вести, и парализующий страх уступил место бессильной ярости.
Вся эта история отлично играла на руку братьям Атридам, втайне желавшим не только возобновить осаду Трои, но и свергнуть самозваного диктатора, быстроногого Ахиллеса. Менелай потирал руки, предвкушая, как через пару дней, если не часов, Агамемнон вернёт себе законное место главнокомандующего.
К утру, когда царь закончил дежурный обход лагерей, прославленные военачальники – Диомед, Большой Аякс Теламонид, рыдавший, как дитя, услышав об исчезновении людей с милого Саламина, Одиссей, Идоменей, Малый Аякс, разбитое сердце которого обливалось кровью, разделяя горести земляков-локров, и даже словоохотливый Нестор– разошлись по своим шатрам, чтобы забыться коротким, тревожным сном.
– Теперь выкладывай новости об этой треклятой битве с бессмертными, – сказал Агамемнон Менелаю, оставшись с ним наедине в центральной ставке лакедемонцев, окружённой верными полководцами, охраной и копьеборцами – разумеется, те стояли на почтительном расстоянии, дабы никто не подслушал той беседы повелителей.
Рыжеволосый Атрид рассказал обо всём; о постыдных ежедневных сражениях между магией моравеков и божественным оружием олимпийцев, о поединках, унёсших жизнь Приамида и некоторых героев помельче с троянской и ахейской стороны, и о вчерашнем погребальном обряде. Агамемнон и сам мог видеть восходящий дым от костра и пламя над илионской стеной, исчезнувшие всего час назад.
– Тем лучше, – произнёс пространнодержавный, вонзая сильные белые зубы в молочного поросёнка, зажаренного на завтрак. – Обидно только, что Аполлон прикончил Париса… Мне не досталось.
Менелай рассмеялся, отрезал себе ножку, запил её вином и поведал о первой супруге покойного, Эноне, явившейся ниоткуда, чтобы шагнуть в шумное пламя.
Бывший главнокомандующий расхохотался.
– Жаль, что на её месте не оказалась твоя сучка Елена!
Младший брат кивнул, но сердце при звуках знакомого имени болезненно подскочило в груди. Потом изложил бредовые обвинения Эноны в адрес Филоктета, якобы убившего Приамида, живописал всколыхнувшую весь город ярость, из-за которой данайцам пришлось поспешно ретироваться.
Агамемнон шлёпнул себя по колену.
– Превосходно! Это была предпоследняя капля. В течение суток я сумею растормошить недовольных ахейцев, поднять их на дело. Ещё до исхода недели Троянская война вспыхнет с новой силой, брат. Клянусь землёй и камнями на могиле нашего отца.
– Но боги… – заикнулся рыжеволосый.
– Боги богами, – с нерушимой уверенностью в голосе оборвал его брат. – Зевс, как всегда, будет сохранять нейтралитет, кое-кто станет помогать этим хнычущим, обречённым троянцам, большинство поддержит нашу сторону. Только на сей раз мы закончим работу, за которую взялись. Недели за три от Илиона не останется камня на камне, лишь пепел и кости.
Скачать книгу [0.63 МБ]
Пирамида