– Берешь… назад., слова насчет „maricon“? – выдохнул он.
– Нет. – Проведя языком по вздувшимся губам и деснам, я нащупал осколок сломанного зуба и выплюнул его. – Идите к черту.
Хемингуэй рассмеялся, тут же умолк, ощупал ребра, сплюнул кровь и усмехнулся, на сей раз осторожнее.
– Muy buena pelea, – сказал он.
Я качнул головой и сразу пожалел об этом – окружающий мир накренился и поплыл перед глазами.
– Драка… не бывает… славной, – выдавил я, хватая ртом воздух. – Это пустая трата времени… и сил… – Я провел ладонью по губам. – А также зубов.
Я посмотрел на свои руки. Костяшки пальцев распухли и были исцарапаны. Казалось, по ним проехал небольшой автомобиль.
Хемингуэй перекатился на колени и двинулся ко мне.
Я тоже поднялся на колени, готовясь встретить его, но мои руки поднимались так медленно, словно к запястьям были приторочены свинцовые грузы. „Этому сукину сыну сорок три года, – подумал я. – Можно себе представить, как он боксировал в моем возрасте“.
Хемингуэй неловко обхватил меня руками. Я ждал тычков ударов и вдруг почувствовал, что он похлопывает меня по спине. Он что-то говорил, но я не слышал его слов из-за водопада, который вновь зашумел у меня в голове.
—..в дом, Джо. Марти оставила в холодильнике бифштексы, – сказал писатель. – И бутылку хорошего виски на льду.
– Вам хочется есть? – спросил я, пока мы помогали друг другу подняться на ноги, налегая друг на друга в поисках опоры.
Плитки у бассейна были забрызганы кровью, ветер трепал какие-то длинные синие ленты – я узнал в них остатки своей рубашки.
– Я голоден, как волк, – ответил Хемингуэй, разворачивая меня к двери дома. – Это и неудивительно. Мой желудок пуст.
* * *
Тем вечером Мария обращалась со мной еще заботливее, чем накануне.
– Бедный, бедный Хосе, – бормотала она, прикладывая холодные влажные полотенца к моим рукам, ребрам и лицу. – Я часто видела своих братьев в таком состоянии. Надеюсь, твоему противнику тоже досталось?
– Еще как. – Холодное полотенце коснулось моих избитых ребер, и я поморщился. Я лежал на спине в одних трусах.
На Марии была только просвечивающая ночная рубашка.
Фитиль в лампе был прикручен до минимума.
– На тебе осталось хотя бы одно живое место, Хосе? – прошептала девушка.
– Только одно, – ответил я.
– Покажи.
Я показал ей без помощи рук.
– Ты уверен, что оно не пострадало? – прошептала Мария. – Оно красное и воспаленное.
– Заткнись, – сказал я и осторожно уложил ее на себя.
– Мы не станем целоваться в губы, чтобы не потревожить твой рот, – шепнула она. – Но я могу целовать тебя в другие места, правда?
– Да, – ответил я.
– Нужно полечить твои опухоли.
– Заткнись, – повторил я.
Мы уснули только на рассвете.
* * *
На следующий день мальчики отправились рыбачить с Гестом, Ибарлусией и Синдбадом. Мы с Хемингуэем бродили по усадьбе, словно два восьмидесятилетних старика, переживших крушение поезда. Мы решили, что нам необходимо подкрепиться, и сошлись в том, что подкрепление должно быть жидким.
Откупорив вторую бутылку джина, мы заперли дверь и принялись за дела. Вскоре обеденный стол был завален картами. Хемингуэй искал лист номер 2682. Согласно легенде, изображенные на ней прибрежные воды были нанесены на карту в 1930 – 31 годах американским судном „Никомис“.
– Долгота семьдесят шесть градусов, сорок восемь минут и тридцать секунд, – сказал Хемингуэй, сверившись с расшифрованным текстом и вновь повернувшись к карте. – Широта двадцать один градус двадцать пять минут. – Он постучал по бумаге распухшим пальцем. – Это Пойнт Рома, – сообщил он, подтверждая вывод, к которому мы пришли, изучая бортовые карты „Пилар“.
Я вновь взглянул на карту. Пойнт Рома находился у северного побережья Кубы неподалеку от исследованных нами пещер. Его окружали крупные островки Сабинал, Гуахаба и Романо, к северо-западу располагался большой – Бахия де Нуэвитос. В этом районе „Южный крест“ проходил морские испытания, а „Пилар“ провела множество бесплодных дней.
– Идеальное место для высадки, – заметил Хемингуэй. – Побережье там практически пустынное, между Нуэвитос и Пуэрто-Падре ничего нет. Вход в бухту Манати имеет ширину от пяти до шести саженей, но с тех пор, как закрылась сахарная мельница в юго-западной части бухты, он значительно сузился. Во всем районе лишь несколько хижин, а на этом берегу вообще ничего. – Он обвел пальцем протоку, ведущую к Бахия Манати. – Подлодка наверняка выберет именно этот путь.
Я посмотрел на промеры глубины. У самого берега она составляла от пяти до восьми саженей, но уже в пятидесяти ярдах дно опускалось до ста девяносто пяти, а потом и двухсот двадцати пяти саженей. Субмарина могла легко проскользнуть мимо Пойнт Рома и Пойнт Иисус на расстоянии двухсот ярдов и войти в узкий канал, не опасаясь сесть на риф или песчаную отмель.
– От входа в бухту видна старая труба мельницы, – продолжал Хемингуэй. – В дневное время они могут сориентироваться по ней через перископ, а с наступлением темноты отправить лодки в точку с указанными координатами.
Я кивнул и ткнул пальцем в развилку железнодорожных путей, соединявших берег бухты с сахарной мельницей.
– Они ведут к тростниковым полям?
– Когда-то вели, – сказал Хемингуэй. – По короткому отрезку тростник доставляли к прессам и к причалу. Теперь все заброшено.
– A „Doce Apostles“? – спросил я, указывая на россыпь точек по обе стороны узкой протоки, подходящей к рельсам.
– Двенадцать Апостолов – это крупные скальные формации, – объяснил Хемингуэй. – Когда-то у их подножий стояли хижины рабочих, но теперь скалы заросли деревьями. – Он провел пальцем вдоль берега чуть к северу. – Видишь протоку Энсенада Хиррадура, сразу за Пойнт Рома и заброшенным маяком?
Я кивнул. Если верить карте, протока была широкая и мелкая, глубиной три четверти сажени.
– Уж не думаете ли вы, что они высадятся здесь?
– Нет, – сказал Хемингуэй. – В этом нет нужды. Полагаю, они подплывут на плотике прямо к старому маяку на Пойнт Рома. Здесь нет ни камней, ни скал, ни деревьев, ни иных препятствий. Но мы могли бы войти в Энсенада на шлюпке и спрятать ее в мангровых зарослях.
– На шлюпке, – повторил я. – На „Крошке Киде“?
Хемингуэй покачал головой.
Скачать книгу [0.39 МБ]
Пирамида