Допустим, ты играешь в школьном дворе, или завтракаешь, или любуешься платьем своей учительницы. Вот ты вглядываешься в написанное на школьной доске или рассматриваешь картинки в книжке... все это ты давно забыла.
И сейчас не 1979 год — все происходит гораздо раньше. И даже не 1977 год и даже не 1970-й. Скорее всего, это 1959-й или 1960 год. Кто знает, может, ты сейчас любуешься рождественской елкой, или стоишь в церкви, или играешь с собачкой или кошкой.
Спустя некоторое время ты проснешься и расскажешь нам о маленькой девочке по имени Кэрол. И стань на самом деле милой маленькой Кэрол, какой она была в 1959-м или 1960 году. Я хочу, чтобы твое тело пребывало в глубоком сне, а сама ты бодрствовала от шеи и выше. (Эриксон замолкает на мгновение. Кэрол поворачивает голову и смотрит на него.)
Эриксон: Ну! (Эриксон пристально смотрит на Кэрол. Во время индукции он в основном смотрел ей под ноги.) Что ты хочешь мне сказать?
Кэрол: Вы кажетесь очень милым. (Голос у Кэрол совсем юный.)
Эриксон: Вот как?
Кэрол: Угу.
Эриксон: Спасибо. А где мы?
Кэрол: По-моему, в парке. (Отвечая, Кэрол, не отрываясь, смотрит на Эриксона.)
Эриксон: В небольшом парке. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
Кэрол: Не знаю, это еще так не скоро.
Эриксон: Очень нескоро. А сейчас чем бы ты занялась?
Кэрол: Я бы поиграла.
Эриксон: Во что?
Кэрол: С мячиком.
Эриксон: С мячиком?
Кэрол: В “классики”.
Эриксон: В “классики”. Где ты живешь? Рядом с парком?
Кэрол: Нет.
Эриксон: А где?
Кэрол: Я живу далеко. Здесь я в гостях.
Эриксон: А где же это “далеко”?
Кэрол: В Рединге.
Эриксон: Где это?
Кэрол: В Пенсильвании.
Эриксон: В Пенсильвании. (Говорит нараспев.) А сколько тебе лет?
Кэрол: Пять.
Эриксон: Так, тебе пять лет.
Кэрол: Я думаю, три, а, может, четыре.
Эриксон: Три или четыре. А что тебе больше всего нравится в этом парке?
Кэрол: Я люблю приходить сюда с дедушкой и смотреть на его друзей.
Эриксон: Тебе хотелось бы, чтобы они сейчас оказались здесь?
Кэрол: Нет.
Эриксон: А деревьев в парке много?
Кэрол: Есть деревья, скамейки и киоск.
Эриксон: А люди вокруг есть?
Кэрол: Тогда?
Эриксон: Сейчас.
Кэрол: Сейчас? Ага, есть.
Эриксон: Кто эти люди?
Кэрол: Профессионалы.
Эриксон: Тебе только три или четыре года, возможно, пять лет. Откуда же ты знаешь такое взрослое слово — “профессионалы”? (Кэрол улыбается.)
Кэрол: Да так, я чувствую разницу между сейчас и тогда.
Эриксон: Как ты думаешь, ты могла бы сейчас встать?
Кэрол: У меня нет такого ощущения, что я не могу встать.
Эриксон: Теперь оно у тебя есть.
Кэрол: Очень странно.
Эриксон: Да, очень. Хочешь, я скажу тебе один секрет?
Кэрол: Очень хочу.
Эриксон: Так вот, все сидящие здесь совсем не слышат доносящихся с улицы шумов. (Эриксон улыбается.) А я ведь им не говорил, чтобы они оглохли. И вот они сразу услышали весь этот шум. Сколько же из вас находятся в трансе? (У некоторых закрыты глаза.) Если бы вы могли оглянуться, то увидели бы, как вы все неподвижны.
(Обращается к Кэрол.) Закрой глаза. Просто закрой. Наслаждайся крепким сном... в очень приятном трансе, и вы тоже (Эриксон обращается к остальным), и вы тоже. Вот сейчас закройте глаза, именно сейчас... и погрузитесь в глубокий транс. В вашем мозгу миллиарды клеток, и все они заработают, и вы изучите все, что только можно изучить.
Как-то я вел практические занятия с теми, кто избрал психиатрию своей специальностью. Я дал каждому на дом книгу для изучения и сказал: “Через три-четыре месяца я вас всех соберу. К этому времени каждый должен прочитать свою книгу и быть готовым подробно пересказать ее. Они знали, что так и будет. Некоторые из моих студентов легко поддавались внушению. И вот, месяца через четыре, я собрал их в конференц-зале и сказал: “Помните, я раздал вам книги для изучения? Пришло время отчитаться”. Те, кто не были легко внушаемыми, оживились, поскольку все они прочитали свои книги, и один за другим сделали свои доклады.
Гипнабельные студенты выглядели удрученными и огорченными. Когда я стал их вызывать по одному, каждый смущенно отвечал: “Извините, доктор Эриксон, я позабыл прочитать книгу”. “Не принимаю никаких извинений, — ответил я,— вы получили задание и вам было сказано подготовить отчет через три-четыре месяца. А вы заявляете, что даже не прочитали книгу. Автора и название хоть помните?” Автора и название они вспомнили и опять извинились. Тогда я сказал: “Достаньте бумагу и ручку и попробуйте кратко изложить, что, по вашему мнению, автор мог написать в третьей главе; о чем он рассуждал в седьмой главе, а также в девятой”. Они смотрели на меня в полном недоумении: “Откуда же нам это знать?” “Ну вы же знаете, кто автор и о чем книга. А большего и не требуется. Садитесь и пишите об этих трех главах”. Сели они и принялись писать: “Я думаю, что в третьей главе автор рассмотрел проблемы а, б, в, г, д, е и ряд других вопросов”. “В седьмой главе, я полагаю, автор изложил...”. Далее следовал перечень проблем. “А девятая глава посвящена вопросам...”.
Тогда я достал книги, которые им были даны на дом, и попросил каждого прочитать третью главу и сравнить со своим сочинением. “Откуда я это знаю?” — изумлялся каждый. Они прочитали свои книги в гипнотическом трансе и забыли об этом. Но их отчеты были гораздо лучше, чем у тех, кто говорил по памяти. Просто они совсем не помнили, что прочитали книгу. Такое случалось пару раз, но они больше не боялись, когда приходило время отчитываться. Отчитаешься, если некуда деваться. (Эриксон смеется и смотрит на Кэрол.)
Скоро, Кэрол, я попрошу тебя совсем проснуться. Не спеша, с приятным ощущением.
Что ты думаешь о висящем вон там графе Дракуле? (Эриксон указывает в том направлении.) Он там днем обретается, а ночью оживает и питается кровью. (Кэрол улыбается.) Все видите графа Дракулу? При такой жизни ему и гроб не нужен, да и никто не догадается, кто он на самом деле. (Кэрол двигает руками.)
(Обращается к Кэрол.) Хочешь, предскажу твою судьбу?
Кэрол: Да.
Эриксон (смотрит на ладонь Кэрол): Видишь эту линию, а на ней буквы “р, е, д, и, н, г”? Это название парка.
Кэрол: Название чего?
Эриксон: Название парка.
Кэрол: Парка.
Эриксон: В Пенсильвании. Видишь своего дедушку вот здесь? Ведь тебе нравится ходить в этот ухоженный парк в Рединге, в Пенсильвании? Как у меня получается гадание по руке?
Кэрол: Что?
Эриксон: Как я гадаю по руке?
Кэрол: Неплохо. (Кэрол смеется, и ее рука падает на колени.)
Эриксон: К чему я говорил о графе Дракуле? Зачем я его упомянул? Для детей в нем есть притяжение.
Зигфрид: Что есть?
Эриксон: Притяжение — интерес для детей.
Анна: К чему притяжение?
Зигфрид: Влияние на детей?
Эриксон: Нет, интерес для детей.
Зигфрид: А, интерес.
Эриксон (обращается к группе): Я говорю то, о чем думают дети. Гадание по руке тоже полезная вещь. А то, что граф Дракула далеко-далеко от парка в Рединге, способствовало амнезии и переключило ее внимание с этого кресла на парк в Рединге, на ее детство, на прошлое, хотя я не давал ей установку на амнезию.
(Обращается к Кэрол.) О чем я говорю?
Кэрол: Я что-то не могу толком понять. (Смеется.)
Эриксон: Так-так, не может толком понять. (Смеется.) Разве учителя и родители не твердили вам всем: “Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь”? Вот она уселась в кресло и стала слушать меня, и мне удалось вызвать в ней стиль поведения, характерный для ее далекого детства.
(Обращается к Кристине.) Она не смогла уловить смысл моих слов, даже когда я говорил о ней.
(Обращается к Кэрол.) Когда ты уехала из Рединга в Пенсильвании?
Кэрол: После окончания школы.
Эриксон: Как же я узнал, что ты с дедушкой ходила к парк?
Кэрол (шепотом): Это я сказала.
Эриксон (перебивая ее): Дедушка сказал, конечно, он. А ты любила смотреть на его друзей. Хочешь поведать мне свои тайные грехи, если они у тебя есть? (Смех.)
В терапии лечит сам пациент, а дело врача — создать благоприятный климат. Вы даете возможность пациенту выплеснуть наружу то, что он подавлял в себе, вспомнить то, что он, по той или иной причине, забыл.
Правда, забавно, как сразу стих уличный шум? (Эриксон улыбается.) А теперь вы его опять слышите.
Хорошо. Наша динамика троякого порядка: мы деятельны интеллектуально, эмоционально и моторно, т.е. непосредственно передвигаясь. Одни более подвижны, другие — менее.
Возьмем способность передвигаться с места на место... Полярный медведь живет в Арктике, но не живет в Антарктике. Пингвин живет в Антарктике, но не живет в Арктике. Сфера жизни животных ограничена. Они могут жить над водой, под водой, в пустыне или в тропических лесах. Мы можем существовать везде. Это характерная особенность человеческого рода.
У нас есть чувствительный, или эмоциональный, уровень жизни, а также познавательный, или интеллектуальный, уровень. С первых дней нас учат развивать интеллект, как будто важнее этого ничего нет, но самое главное — это личность на всех уровнях ее существования.
В одном учебном году я преподавал в колледже Феникса гипноз дантистам, терапевтам и психологам. Мы занимались по вечерам с семи до половины одиннадцатого. Люди приезжали на занятия из Юмы, Флэгстаффа, Месы и Феникса, а после занятий возвращались обратно.
В первом семестре у меня занималась психолог по имени Мэри. На первом же занятии, стоило мне начать лекцию, как она мгновенно погрузилась в транс. Я разбудил ее, и она заявила, что никогда изучала гипноз, никогда не считала себя гипнабельной и очень удивилась, что вошла в транс. Ей было примерно лет тридцать с небольшим. Она готовилась защищать диссертацию на степень доктора философии, но с психологическим уклоном. Я разбудил ее и попросил не спать. Только я начал лекцию, как она тут же уснула. Я ее снова разбудил и приказал: “Не спи”. Она погрузилась в транс, как только я произнес первые слова лекции. Все первое занятие она проспала. Я отказался от своих попыток разбудить ее.
К середине семестра я решил, что попробую использовать ее для демонстрации студентам. Я приказал ей выйти из глубокого транса, но прихватить с собой кое-что из детских впечатлений. Мэри проснулась и сообщила, что единственное, что она помнит из детства, это рукава крылышками и бамбуковая роща. Что бы это значило, поинтересовался я, но она не могла объяснить. И сколько я ни старался, ничего кроме крылышек и рощи не добился.
Мэри повторно прошла курс в следующем семестре и снова погружалась в транс и спала на каждой лекции. Она прошла курс в третий раз. И я подумал: “Коль скоро мне не удалось от нее ничего добиться, попробую создать обстоятельства, в которых Мэри сможет нас научить весьма многому”.
Я ей сказал: “Я хочу, чтобы ты погрузилась в глубокий-глубокий транс”. Но сначала объяснил, что человек живет интеллектуально, эмоционально и двигательно. Я велел ей войти в глубокий транс, очень глубокий, и обнаружить какое-нибудь переживание. “Такое переживание, которое тебе будет даже страшно постичь”. Я предупредил ее, что это будет очень сильное переживание, но она сможет выделить его из прошлого опыта. “Ты не знаешь, что это такое, не осознаешь умом, просто ощути это чувством, одним лишь чувством”.
Мэри проснулась, она сидела очень напряженно, вцепившись в подлокотники кресла. Ее лицо покрылось потом. Пот лил с нее ручьями, капая с носа и подбородка. Она побелела. “Что случилось, Мэри?” — спросил я. “Мне так страшно!” — воскликнула она. Она только повела глазами, но больше ни одна часть ее тела не шевельнулась, исключая органы речи, конечно. “Я ужасно боюсь, страшно боюсь!” Лицо у нее было бледное. Когда я спросил, может ли она взять меня за руку, она ответила: “Да”. Когда я спросил, возьмет ли она меня за руку, она ответила: “Нет”. “Почему?” — спросил я. “Мне так страшно!”
Я пригласил остальных студентов осмотреть Мэри и поговорить с ней. Некоторым стало плохо при виде ужаса, который она испытывала. А Мэри была в ужасе. Вся аудитория видела, как пот лил по ее белому как мел лицу, на котором двигались только глазные яблоки. Отвечая, она едва шевелила губами. Руки судорожно вцепились в ручки кресла. Дыхание было очень осторожным и очень замедленным.
Когда все в аудитории убедились, что Мэри вышла из транса эмоционально потрясенная, я сказал ей: “Вернись в состояние транса, в очень глубокий транс и проясни интеллектуальную сторону эмоции”. Пробудившись, Мэри вытерла лицо и сказала: “Как хорошо, что все это случилось тридцать лет назад”. Мы все, конечно, заинтересовались, что же произошло тридцать лет назад.
Мэри рассказала: “Мы жили в предгорье и рядом на склоне горы было ущелье, расселина. Мама всегда меня предостерегала: “Не подходи к уцелью”. Как-то утром я отправилась гулять и совсем забыла о маминых словах. Я не заметила, как дошла до ущелья, и увидела, что через него перекинута железная труба диаметром сантиметров сорок. Все мамины предостережения вылетели у меня из головы, и я подумала, вот было бы здорово переползти по трубе на другую сторону на четвереньках, не отрывая от трубы глаз.
Мне показалось, что я уже почти у цели. Тогда я подняла глаза, чтобы посмотреть, далеко ли я от противоположной стороны. И тогда я увидела, какое это глубокое ущелье. Страшно глубокое. А я находилась на середине. И я застыла от ужаса. С полчаса я не могла пошевельнуться и только думала, как же мне спастись. И, наконец, нашла выход. Очень осторожно, не отрывая глаз от трубы, я поползла назад, пока не почувствовала, что мои ноги коснулись твердой земли. Тогда я повернулась и бросилась бежать. Я спряталась в бамбуковой роще и долго не вылезала оттуда”.
“А дальше что было, Мэри?”— спросил я ее. “Это все. Больше ничего”, — ответила она. “Еще что-то было”, — сказал я. Мэри ответила: “Я не могу вспомнить.” “Продолжение послушаем на следующем занятии”.
Придя на следующее занятие, Мэри залилась краской. “Мне прямо стыдно вам об этом рассказывать, — сказала она.— Когда после часу ночи я вернулась к себе в Флэгстафф, я пошла к маме, на другой конец городка, разбудила ее и рассказала, как я ползла по той трубе через ущелье, и что, верно, она меня отшлепает. Мама ответила: “Не шлепать же тебя за то, что ты проделала тридцать лет тому назад!”
Тэги:
Гипноз
Скачать книгу [0.29 МБ]
Пирамида