поэтому ненавижу неистово; о, если бы ты убил их своим
обоюдоострым мечом, чтобы они больше не могли быть врагами ему;
ибо я так бы хотел, чтобы были они убиты".
Удивительный дух христианства; и это дух одного
манихейца, обращенного в религию того, кто даже на
кресте молился за своих врагов!
Кто, по мнению христиан, были этими врагами
"Господа" - не трудно догадаться; Его новыми детьми и
любимцами, заменившими в Его привязанности сынов
Израиля, Его "избранный народ", было меньшинство,
входящее в паству Августина. Остальное же человечество
являлось Его природными врагами. Кишащие множества
языческого мира были только топливом для адового
пламени; горсточка же церковной общины являлась
"унаследователями спасения".
Но если такая проскрипционная политика была
справедлива и осуществление ее было "сладким запахом" в
ноздрях "Господа", то почему не оказать презрения также и
языческим обрядам и философии? Почему тогда черпать
так глубоко из колодцев мудрости, вырытых и
наполненных до краев теми же язычниками? Или же эти
отцы в своем желании во всем подражать избранному
народу, чьи изношенные туфли они старались приладить к
своим ногам, задумали снова разыграть сцену грабежа,
описанную в "Исходе"? Разве они решили, убегая от
язычества, как евреи убегали из Египта, унести с собою
ценности его религиозных аллегорий так же, как
"избранные" поступили с золотыми и серебряными
украшениями?
Определенно кажется, что события первых веков
христианства являются только отражениями образов,
отраженных в зеркале будущего во времена Исхода. В
бурные дни времен Иринея платоническая философия с ее
мистическим погружением в божество, в конце концов, не
была уж такой неприятной для нового учения, чтобы
удержать христиан от использования ее глубокой
метафизики где и как только можно. Вступив в союз с
аскетическими терапевтами - предками и прообразами
христианских монахов и отшельников - именно в
Александрии, не забудем это, они заложили первые основы
чисто платонического учения о тройственности.
Впоследствии оно стало платоно-филонским учением и
таким, каким мы находим его теперь. Платон рассматривал
божественную природу в трояком видоизменении
Первопричины, разума или Логоса, и души или духа
вселенной.
"Три исходные или изначальные принципа", - говорит Гиббон
[51], - "были представлены в платоновской системе как три бога,
соединенные друг с другом таинственным и невыразимым
родством".
Слив эту трансцендентальную идею с более
гипостатическим образом Логоса Филона, чье учение было
учением старейшей Каббалы, и который рассматривал
Царя Мессию как метатрона или "ангела Господня",
Legatus, спустившегося в плоть, но не как Самого Ветхого
Днями - христиане облекли Иисуса, сына Марии, в это
мифическое представительство Медиатора для павшей
расы Адама. Под этим неожиданным одеянием его
личность была утеряна. В современном Иисусе
христианской церкви мы находим идеал обладавшего
ярким воображением Иринея, но не адепта ессеев,
таинственного реформатора из Галилеи. Мы видим его под
искаженной платоно-филоновой маской, не таким, каким
его слышали ученики во время Нагорной проповеди.
До сих пор языческая философия помогла им в
построении основной догмы. Но когда теурги третьей
неоплатонической школы, лишенные своих древних
мистерий, стремились слить доктрины Платона с
доктринами Аристотеля и посредством объединения этих
двух философий добавили к своей теософии первичные
доктрины Восточной "Каббалы", тогда христиане из
соперников превратились в преследователей. Раз уж начали
готовиться к публичному обсуждению, в форме греческой
диалектики, метафизических аллегорий Платона, то всей
тщательно разработанной системе христианской Троицы
угрожало разоблачение, и божественный престиж мог
оказаться полностью разрушенным. Эклектическая
школа, перевернув порядок, перешла на индуктивный
метод; и этот метод стал ее похоронным звоном. Изо
всего существующего на земле логика и разумные
объяснения были наиболее ненавистными для новой
религии тайны, так как они угрожали разоблачить всю
основу концепции троичности, сообщить множествам
людей доктрину эманаций и таким образом разрушить
единство целого. Этого нельзя было допустить, и это не
было допущено. История запечатлела христоподобные
средства, к каким для этого прибегали.
Всемирная доктрина эманаций, принятая с
незапамятных времен величайшими школами, которую
преподавали каббалистические, александрийские и
восточные философы, - дает ключ к этой панике среди
христианских отцов. Тот дух иезуитизма и хитрости
духовенства, который много веков спустя побудил
Паркхерста замалчивать в своем "Еврейском лексиконе"
истинное значение первого слова "Книги Бытия",
зародился в те дни войны против угасающих
неоплатонической и эклектической школ. Отцы решили
извратить значение слова "daimon" и больше всего они
страшились раскрыть толпе эзотерическое и истинное
значение слова Rasit, так как если только истинный смысл
Пирамида