до пят, похожей на одеяние монашеского покроя. Хотела в замешательстве
захлопнуть перед ее носом дверь, однако почему-то не смогла сделать
этого. Фигура перешагнула через порог и вошла в дом, попала в полосу
света, падавшего от лампочки, висевшей под потолком.
Это была очень высокая старуха с поразившими меня, молодыми глазами.
- Подай Христа ради, внучка,- пропела она.
-Да я во внучки вам вроде бы не гожусь. Мне ведь самой уже немало, в
общем-то, лет,- сказала я растерянно. А старуха молвила:
- Ты мне - не внучка, даже не правнучка. Ты мне - гораздо больше...
Услышав эти непонятные слова, я сильно перепугалась, сама не знаю
чему. Машинально подхватила со стола буханку хлеба и сунула ее в руки
ствующей нищенке. На столе лежали яблоки. Обеими ладонями я сгребла
пяток яблок в горсть и тоже протянула их незваной гостье. Старуха
резким жестом отстранила мои ладони, сложенные вместе, и яблоки
посыпались на пол.
Я наклонилась, к слову сказать, совершенно неожиданно для самой себя.
- Не плачь,- напевным голосом проговорила старуха.- Сегодня великий
праздник, который случается один раз во много-много лет. Сегодня
рождается шестая звезда... Ты-добрая женщина. Так пусть этот день
будет и твоим праздником. Сегодня к тебе на ночлег придут мои мертвые
дети. - Откуда придут они?
- С того света. Но не с людского того света, а со своего. Они не
похожи на людей. Они нуждаются в ночлеге. Ты приютишь их?'
У меня закружилась голова от ее жутких речей. Захотелось отделаться от
старухи как можно скорее.
- Нет,- твердо ответила я.- Не пущу ваших мертвых детей в свой дом.
Обратитесь к соседям. Может быть, они пустят.
Старуха в белой хламиде сверкнула глазами.
- Вот уже триста лет я ищу для них ночлега в вашем мире,- возвестила
она, насупившись.- А ты даже в праздник отказываешься приютить их...
Забери свои подарки!
И она швырнула на пол буханку хлеба, рассерженно пнула ногой одно из
яблок, рассыпанных по полу.
Я совсем уж опешила, сомлела. Решительно не понимала, что собственно
происходит. Только что нищенка почти слезно выпрашивала у меня
подаяние, а сейчас брезгливо, даже, по-моему, с ненавистью
отстраняется от него.
- Подай мне скатерть,- приказала незваная гостья и, поведя
подбородком, указала на обеденный стол, стоявший в некотором от нее
отдалении.
Я стянула со стола скатерть, покрывавшую его, и молча протянула
старухе.
Эта старая ведьма небрежно скомкала скатерть, сунула ее себе под
мышку. Не глядя на меня, она
вышла тяжелой поступью из дома вон. Громко, яростно хлопнула дверью,
когда выходила.
Дождь продолжал шуршать в кромешной ночной тьме за окном.
Дрожащей рукой я налила себе валерьянки, выпила ее и поняла - не могу
одна оставаться в доме! Решила уйти ночевать к соседям. Надела
резиновые боты, быстро набросила на плечи плащ... Только подошла
. к двери, ведущей во двор, как услышала - на
крыльце кто-то возится.
Переборов страх, я открыла дверь и остолбенела. По высоким ступенькам
крыльца тут же двинулась к распахнутой двери цепочка каких-то черных'
карликов. Судя по всему, они стояли там молчаливой шеренгой, поджидая,
когда перед ними откроется дверь. Казалось, они текли сейчас в мой дом
бесконечным грязным потоком. Не было никакой возможности разглядеть
каждого из них по отдельности. Едва я пробовала всмотреться в
очередного нового черного лилипута, перешагивавшего через порог, как
он подергивался дымкой, расплывался на общем фоне потока. Хорошо
запомнились лишь длинные руки, волочившиеся за каждым сначала по
ступенькам крыльца, затем - по полу в доме.
У самого первого из вошедших, возглавлявшего колонну, правая рука была
воздета вверх. В ней торчал горящий факел.
По моему телу разлилась тошнотворная слабость. Ноги стали ватными, и я
съехала вдоль стены на пол. Но, даже сидя на полу, была выше любого из
этих пигмеев.
Их главарь с горящим факелом подошел ко мне.
- Вот та,- проговорил он писклявым дискантом,- которая отказала нам в
ночлеге.
Тут я увидела и хорошо рассмотрела его лицо. Рассмотрев же, завизжала
в полный голос от ужаса. Это очень трудно было назвать лицом. На нем
полностью отсутствовали глаза иное. Нижняя челюсть с уродливой
толстой' оттопыренной губой, выдвинутая вперед, была поднята высоко
вверх и лежала на морщинистом лбу лилипута. Таким образом, все лицо
представляло собой рот - один только рот!
Пирамида