Горда дала ей немного денег и извинилась за то, что мы
беспокоим ее.
Жозефина отвела нас прямо в заднюю половину дома. Я не
видел этой части дома, когда был здесь в прошлый раз.
Там был мощеный дворик с комнатами, расположенными
вокруг него. Громоздкий сельскохозяйственный инвентарь
хранился в крытых коридорах. У меня было такое чувство, что
я уже видел этот дворик, когда тут не было этого хлама. С
каждой стороны дворика было по две комнаты. Нестор, Паблито
и Бениньо, казалось, были на грани того, чтоб физически
заболеть. Горда обливалась потом. . Она села с Жозефиной в
альков в одной из стен, в то время, как Лидия с розой вошли
в одну из комнат.
Внезапно Нестор, казалось, захотел что-то найти и вошел
в другую комнату. Так же сделали и Паблито с Бениньо.
Я остался один с дамой - хозяйкой дома. Я хотел
заговорить с ней, задать вопросы, спросить, знала ли она
Сильвио Мануэля, но я не смог наскрести энергии для
разговора. Мой живот, казалось, завязывался узлами. С моих
рук капал пот.
Что подавляло меня, так это ощутимая печаль, тоска по
чему-то отсутствующему, несформулированному.
Я не мог этого вынести. Я уже собирался попрощаться с
дамой и выйти из дома, когда ко мне подошла Горда. Она
прошептала, что нам следует посидеть немного в большой
комнате, примыкающей к холлу, отделенному от дворика.
Комната была видна с того места, где мы стояли. Мы пошли
туда и вошли внутрь. Это была очень большая комната, пустая,
с высоким сводчатым потолком, темная и хорошо
проветриваемая. Горда позвала в комнату всех. Дама
посмотрела на нас, но сама внутрь не вошла. Каждый,
казалось, в точности знал, где ему следует сидеть. Хенарос
уселись справа от двери в одной стороне комнаты, а Горда и
сестренки сели слева, с другой стороны. Они уселись вплотную
к стенам. Хотя мне хотелось бы сесть рядом с Гордой, я сел в
центре комнаты. Это место казалось мне правильным. Я не
знаю, почему, но наши места, казалось, определял какой-то
высший порядок. Пока я там сидел, волна странных чувств
напала на меня. Я был пассивен и расслаблен. Я сам себе
казался экраном движущихся картин, где проецировались чужие
чувства печали и тоски. Однако не было ничего, что я мог бы
узнать, как точную память. Мы оставались в этой комнате
более часа. К концу я уже чувствовал, что готов открыть
источники неземной печали, заставлявшей меня плакать почти
неконтролируемо. Но затем, так же невольно, как мы там
уселись, мы встали и покинули дом. Мы даже не поблагодарили
даму и не попрощались с нею.
На площади мы сгрудились вместе. Горда сразу же
заявила, что поскольку она бесформенна, то она все еще несет
ответственность. Она сказала, что занимает такую позицию
из-за тех заключений, к которым она пришла в доме Сильвио
Мануэля. Горда, казалось, ждала замечаний. Молчание
остальных было для меня невыносимо. Я должен был сказать
что-нибудь в конце концов.
- К каким заключениям ты пришла в этом доме, Горда? -
спросил я.
- Думаю, все знают, к каким, - высокомерным тоном
сказала она.
- Мы этого не знаем, - сказал я, - никто пока ничего не
сказал.
- Мы знаем, что нам и не надо разговаривать, - сказала
Горда.
Я настаивал на том, что такие важные вещи я не могу
принять так просто, как само собой разумеющееся. Нам надо
поговорить о наших чувствах. Что касается меня самого, то
все, что я оттуда вынес, это опустошительное чувство печали
и отчаяния.
- Нагваль Хуан Матус был прав, - сказала Горда. - мы
должны были посидеть в том месте, чтобы освободиться. Я
свободна теперь. Я не знаю, что произошло, но что-то было
снято с меня, пока я там сидела.
Трое женщин с ней согласились. Трое мужчин - нет.
Нестор сказал, что он был на грани того, чтобы вспомнить
действительные лица, но что вне зависимости от того, как
усердно он старался очистить свое поле зрения, что-то
перекрывало его. Все, что он испытал, было чувством тоски и
печали оттого, что он все еще находится в этом мире.
- Видишь, что я имею в виду, Горда? - сказал я.
Она, казалось, была недовольна. Она так надулась, как
никогда на моей памяти. Или же я видел ее такую надутую
когда-то раньше?
Она выступала перед группой. Я не мог уделять внимания
тому, что она говорит. Я углубился в воспоминание, которое
было бесформенным, но почти достижимым для меня. Чтобы эти
воспоминания продолжались, я, казалось, нуждался в
постоянном потоке слов Горды. Я был прикреплен к звуку ее
голоса, к ее гневу. В какой-то момент, когда она начала
остывать, я заорал на нее, что она строит из себя шишку. Она
действительно взволновалась. Я следил за ней какое-то время.
Я вспоминал другую Горду, другое время: сердитую толстую
Горду, толкавшую меня в грудь кулаками. Я вспомнил, как
смеялся над ее гневом, потешаясь над ней, как над ребенком.
Воспоминание окончилось в тот момент, когда замолк голос
Горды. Она, казалось, поняла, что я делал.
Я обратился ко всем им и сказал, что мы находимся в
опасном положении: что-то неизвестное нависло над нами.
- Оно не нависло над нами, - сухо сказала Горда, - оно
нас уже ударило. Я полагаю, ты знаешь, что это.
- Я не знаю и полагаю, что говорю не только за себя, но
и за остальных мужчин, - сказал я.
Тэги:
Шаманизм
Пирамида