— Оно у доктора Коди. — И запоздало прибавил: — Нам действительно следует поехать в Камберлендскую больницу. Если вы поговорите с…
Питри качал головой.
— Давайте сперва поговорим еще немного. Я уверен, что ваши свидетели надежны — я уже указывал на это. Доктор Коди — наш семейный врач, мы все очень хорошо к нему относимся. Еще мне дали понять, что и Мэтью Бэрка не в чем упрекнуть… по крайней мере, как педагога.
— Но, несмотря на это? — спросил Каллахэн.
— Отец Каллахэн, позвольте объяснить. Если бы дюжина надежных свидетелей в один голос утверждала, что среди бела дня по городскому парку проползла, распевая «Милашка Аделина» и размахивая флагом конфедерации, гигантская божья коровка, вы бы поверили?
— Если бы я не сомневался, что свидетели надежны и не шутят, я был бы весьма недалек от того, чтобы поверить. Дас.
Питри с прежней слабой улыбкой сказал:
— Вот в этом мы и расходимся.
— Ваш разум закрыт, — откликнулся Каллахэн — Нет… просто давно сформировался.
— Что, если разобраться, то же самое. Скажите… компания, на которую вы работаете, одобряет администраторов, которые принимают решения, руководствуясь не объективными фактами, а внутренней убежденностью? Питри, это же не логика, а ханжество!
Питри перестал улыбаться и поднялся.
— Надо отдать вам должное: история тревожная. Вы вовлекли моего сына в какое-то безумие, возможно — опасное. Счастье, если вы за него не пойдете под суд. Сейчас я позвоню вашим людям, поговорю с ними. Потом, мне думается, всем нам лучше будет отправиться в больницу к мистеру Бэрку и продолжить обсуждение вопроса.
— Большое вам спасибо за отступление от принципов, — сухо сказал Каллахэн.
Питри вышел в гостиную и поднял телефонную трубку. Она не отозвалась гудением — линия безмолвствовала. Слегка нахмурившись, Генри потыкал в рычаги. Никакого ответа. Он положил трубку на место и вернулся в кухню.
— Похоже, телефон не в порядке, — объявил он. Заметив, что сын с Каллахэном немедленно обменялись полным испуганного понимания взглядом, Генри ощутил раздражение. — Могу вас заверить, — сказал он чуть резче, чем собирался, — чтобы выйти из строя, телефонной сети Иерусалимова Удела не нужны никакие вампиры.
И тут погас свет.19
Джимми бегом вернулся в палату к Мэтту.
— У Питри дома телефон не работает. Думаю, Барлоу там.
Черт, какие же мы кретины…
Бен сорвался с кровати. Лицо Мэтта словно бы съежилось и сжалось.
— Видите, как он действует? — пробормотал учитель. — Без сучка без задоринки… Если бы только до наступления темноты у нас оставался еще час! Мы могли бы… но нет. Уже все.
— Нужно ехать к ним, — сказал Джимми.
— Нет! Вы не должны! Ради своей и моей жизни — нет!
— Но они…
— Они предоставлены самим себе! То, что там происходит — или уже произошло — к тому времени, как вы туда доберетесь, завершится!
Молодые люди нерешительно стояли у двери.
С трудом собрав силы, Мэтт спокойно, но с нажимом проговорил:
— Эго Барлоу велико, да и гордыня тоже. Вот эти его пороки мы, может быть, сумеем использовать. Однако следует учитывать, что Барлоу — великий ум. И уважать это. Вы показали мне письмо. В нем говорится о шахматах. Не сомневаюсь, Барлоу — игрок высшего класса. Разве вы не понимаете, что он мог бы справиться со своим делом, не обрывая телефонную связь с домом? А оборвал он ее, поскольку хочет, чтобы вы поняли: одной из белых фигур объявлен шах! Он понимает расстановку сил и ему ясно, что легче выиграть, если разъединишь силы противника и приведешь в замешательство. Забыв об этом, вы по недосмотру отдали ему первый ход — и первоначальная группа раскололась надвое. Если вы, сломя голову, помчитесь в дом Питри, наша группа разобъется на три части. я останусь один, прикованный к постели — легкая добыча, невзирая на кресты, книги и заклинания. Потребуется только отправить сюда одного из кандидатов в нежить с ножом или револьвером, убить меня. И кто останется? Вы с Беном, мчащиеся, как угорелые, сквозь ночь навстречу собственной гибели. Тогда Салимов Удел — его. Разве вы не понимаете?
Первым заговорил Бен.
— Да, — сказал он.
Мэтт откинулся назад.
— Я говорю так не потому, что опасаюсь за свою жизнь. И не потому, что боюсь, как бы вы не погибли. Я боюсь за город. Неважно, что еще произойдет — кто-то должен уцелеть, чтобы завтра остановить Барлоу.
— Да. И, пока я не отомщу за Сьюзан, он меня не получит.
Воцарилось молчание, которое нарушил Джимми Коди.
— Вообще-то они могут удрать, — задумчиво проговорил он. — Думаю, Барлоу недооценил Каллахэна… а уж мальчонку он точно недооценил, ё-моё. Этот пацан…
— Будем надеяться, — отозвался Мэтт и закрыл глаза.
Они устроились и стали ждать.20
Отец Дональд Каллахэн стоял у стены в просторной кухне Питри, держа высоко над головой крест своей матери, который заливал помещение призрачным лучезарным блеском. У противоположной стены, возле раковины, стоял Барлоу. Одной рукой он удерживал завернутые за спину руки Марка, другая охватывала шею мальчика. Между ними на полу в осколках стекла, ознаменовавших появление Барлоу, распростерлись Генри и Джун Питри.
Каллахэн был совершенно ошеломлен. Все случилось так быстро, что он еще не сумел осознать, что происходит. Только что они с Питри разумно (хоть и досадуя) обсуждали вопрос в ярком, не оставляющем места никаким глупостям свете кухонных ламп — и вот нырнули в безумие, которое с такой спокойной, понимающей твердостью отрицал отец Марка.
Разум священника пытался восстановить ход событий.
Питри вернулся и сказал, что телефон не работает. Несколькими секундами позже они остались без света. Джун Питри взвизгнула. Кто-то перевернул стул. Некоторое время все, спотыкаясь, бродили в новорожденной тьме, окликая друг дружку. Тут окно над мойкой разлетелось, осыпав стеклом кухонный стол и линолеум. Все это произошло на протяжении тридцати секунд Потом в кухню проскользнула какая-то тень, и Каллахэн стряхнул удерживавшие его чары. Священник вцепился в свисавший с шеи крест и, стоило ему коснуться распятия, как комната озарилась неземным, нездешним светом. Он увидел Марка, который старался оттащить мать к арке, ведущей в гостиную. Рядом с ними, повернув голову, стоял Генри Питри. Куда девалось былое спокойствие! От такого абсолютно противоречащего логике вторжения у Генри отвисла челюсть. Из-за спины Питри на них надвинулось белое ухмыляющееся лицо, подобное фрагменту картины Фрацетти. Оно раскололось, показав длинные острые клыки и красные прозрачные глаза, похожие на пылающие врата в ад. Барлоу раскинул руки (Каллахэн как раз успел увидеть, как длинны и чувствительны эти мертвенно-бледные музыкальные пальцы), а потом одной ухватил голову Генри Питри, другой — голову Джун и свел их вместе с тошнотворным скрежещущим треском. Питри рухнули на пол, как камни, и первая угроза Барлоу оказалась выполнена.
С высоким, плачущим криком Марк, не задумываясь, кинулся на вампира.
— Вот ты и попался! — добродушно прогудел глубокий сильный голос. Марк атаковал необдуманно — и был немедленно пленен.
Каллахэн двинулся вперед, держа крест над головой. Торжествующая усмешка Барлоу мигом преобразилась в зияющую пасть агонии. Он отпрянул к мойке, волоча мальчика перед собой. Под ногами хрустело битое стекло.
— Именем Господа… — начал Каллахэн.
При звуке имени Господня Барлоу издал громкий крик, словно получил удар хлыстом. Углы разинутого рта поехали книзу в уродливой гримасе, блеснули иглы клыков.
— Ближе не подходить! — предостерег он. — Ближе не подходить, шаман! Не то вздохнуть не успеешь, как я перегрызу мальчишке яремную вену! — Пока Барлоу говорил, верхняя губа ползла кверху, обнажая длинные острия клыков. Он умолк и с быстротой гадюки сделал головой хищное движение вперед и вниз, разойдясь с шеей Марка на какую-нибудь четверть дюйма. Каллахэн остановился.
— Назад, — скомандовал Барлоу, опять ухмыляясь. — Ты — на своей половине, я — на своей, так?
Каллахэн медленно отступил, по-прежнему держа крест перед собой на уровне глаз, чтобы смотреть поверх перекладины. Тот ровно пульсировал светом, испуская вспышку за вспышкой, и его мощь стекала по руке священника так, что собравшиеся в пучок мышцы задрожали.
Они стояли лицом к лицу.
— Наконец-то вместе! — улыбаясь, сказал Барлоу. Лицо у него было сильным, умным, красивым некой пронзительной за претной красотой… тут свет упал по-другому, и черты Барлоу показались едва ли не женоподобными. Где Каллахэн видел подобное лицо? И в момент величайшего в своей жизни ужаса он вспомнил. Это было лицо мистера Флипа, его личного буки, существа, которое днем пряталось в шкафу и вылезало после того, как мать затворяла двери спальни. Зажигать ночник Каллахэну не разрешали (и мать, и отец считали, что лучший способ победить детские страхи — это взглянуть им в лицо, а не потакать им), так что каждую ночь, когда дверь с ехидным скрипом закрывалась, а шаги матери удалялись по коридору, дверца шкафа едва заметно отъезжала в сторону, и Каллахэн чувствовал (или взаправду видел?) тонкое белое лицо и горящие глаза мистера Флипа. Теперь же тот снова явился из шкафа и пристально смотрел поверх плеча Марка: клоунски-белое лицо, горящие глаза и красные чувственные губы.
— Дальше что? — чужим голосом спросил Каллахэн. Он не сводил глаз с пальцев Барлоу — длинных, чувствительных пальцев, лежащих на горле мальчика. На них виднелись мелкие синие пятнышки.
— Там будет видно. Что дашь за этого жалкого негодяя? —Барлоу вдруг высоко поддернул завернутые за спину запястья Марка, явно рассчитывая подчеркнуть вопрос воплем, но Марк не поддался. Мальчик не издал ни звука, только со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— Ты у меня заорешь! — прошептал Барлоу, кривя губы в гримасе животной ненависти. — Будешь орать, пока глотка не лопнет!
— Прекрати! — крикнул Каллахэн.
— А нужно? — Ненависть с лица Барлоу как ветром сдуло. Вернулась полная мрачного очарования улыбка. — Я должен дать мальчику передышку? Приберечь его до другой ночи?
— Да!
Барлоу тихонько проговорил, словно промурлыкал:
— Бросишь крест, чтобы встретиться со мной на равных, черное против белого? Твоя вера против моей?
— Да, — отозвался Каллахэн уже не так уверенно.
— Ну, так давай же! — Полные губы нетерпеливо поджались, высокий лоб заблестел в странном волшебном свете, заполнявшем комнату.
— Полагаясь на то, что ты его отпустишь? Да умнее было бы сунуть за пазуху гремучую змею, поверив, что она не укусит.
— Но я-то тебе верю… смотри!
Барлоу выпустил Марка и отступил, держа на весу пустые руки.
Не веря, Марк секунду постоял неподвижно, а потом, не оглядываясь на Барлоу, подбежал к родителям.
— Беги, Марк! — крикнул Каллахэн. — Беги!
Марк поднял на него огромные потемневшие глаза:
— По-моему, они мертвые…
— БЕГИ!
Марк медленно поднялся, обернулся и посмотрел на Барлоу.
— Скоро, братишка, — почти милостиво сказал тот, — теперь мы с тобой уже совсем скоро…
Марк плюнул ему в лицо.
У Барлоу захватило дух. Чело омрачила такая ярость, что прежнее выражение его лица показалось тем, чем вполне могло быть: простым актерством. Каллахэн на миг увиделв глазах своего врага безумие, более черное, чем душа убийства — Ты в меня плюнул, — прошептал Барлоу. Он дрожал всем телом, буквально сотрясался от ярости. Как некий грозный слепец он сделал неверный шаг вперед.
— Назад! — взревел Каллахэн, делая выпад крестом.
Барлоу вскрикнул и вскинул руки к лицу. Крест полыхал сверхъестественным слепящим пламенем, ярчайшим блеском и, вероятно, осмелься Каллахэн двинуться в эту минутудальше, он мог бы прогнать Барлоу.
— Я убью тебя, — сказал Марк и исчез, как маленький темный смерч.
Барлоу словно бы вырос, волосы, по-европейски откинутые назад со лба плыли вокруг головы. Одет Барлоу был в темный костюм с безукоризненно повязанным галстуком темно-красного цвета, отчего показался отцу Каллахэну частью окружавшего их мрака, его сгустком. В глазницах светились угли коварных, угрюмых глаз.
— Ну же, выполни свою часть уговора, шаман.
— Я — священник! — бросил ему Каллахэн.
Барлоу отвесил еле заметный издевательский поклон.
— Священник, — повторил он, выплюнув слово, как дохлую рыбу.
Каллахэн стоял в нерешительности. Зачем бросать крест? Провести Барлоу, сыграть сегодня вничью, а завтра…
Но из глубин сознания шло предостережение: отвергнуть вызов вампира значит рискнуть куда серьезнее, чем Каллахэн мог себе представить. Если он не посмеет бросить крест, тем самым он признает… признает… что? Если бы только события происходили не так быстро, если бы только было время подумать… разобраться…
Сияние креста меркло.
Каллахэн расширившимися глазами взглянул на распятие. В живот клубком раскаленной проволоки прыгнул страх. Вздернув голову, священник впился глазами в Барлоу — тот шел к нему через кухню с широкой, почти сладострастной улыбкой.
— Не подходи, — хрипло выговорил Каллахэн, попятившись. — Приказываю именем Господа…
Барлоу расхохотался ему в лицо.
От сияющего креста остался жидкий оплывающий огонек, имеющий форму распятия. По лицу вампира снова поползли тени, скрывшие его черты за грубыми линиями и треугольниками пониже выступающих скул. Каллахэн отступил еще на шаг и уперся ягодицами в придвинутый к стене кухонный стол.
— Отступать некуда, — печально пробормотал Барлоу. В темных глазах вскипало адское веселье. — Грустно видеть, как вера подводит человека. Ну, ладно…
Крест в пальцах Каллахэна задрожал, и вдруг остатки света иссякли. Теперь это был просто кусок гипса, купленный матерью Каллахэна в дублинской сувенирной лавчонке(не исключено, по совершенно безбожной цене). Сила, перетекавшая из распятия в его руку, сила, которая могла бы крушить стены и дробить камни, ушла. Мышцы помнили трепещущие токи, но не могли воспроизвести их.
Барлоу протянул во мраке руки и выхватил крест из пальцев священника. Каллахэн издал страдальческий, дрожавший в душе (но никогда — в горле) крик давнишнего ребенка, которого каждую ночь оставляли наедине с мистером Флипом, а тот подглядывал за ним из шкафа сквозь ставни сна. Потом раздался звук, который будет преследовать егодо конца жизни: два сухих щелчка (Барлоу обломал перекладину) и глухой бессмысленный стук (он швырнул крест на пол).
— Будь ты проклят! — выкрикнул Каллахэн.
— Слишком поздно для таких мелодрам, — отозвался Барлоу из темноты. Тон был почти скорбным. — К чему? Ведь ты забыл доктрину собственной церкви, разве не так? Крест, хлеб и вино, исповедь — только символы. Без веры крест — простое дерево, хлеб — печеная пшеница, вино — перекисший виноград. Отбрось ты крест, в другой раз ты бы одолел меня. В известном смысле я надеялся, что дело может обернуться именно так. Я так давно не встречал хоть сколько-нибудь достойного противника. Мальчишка стоит десяти таких, как ты, поп-притвора. И нежданно-негаданно в плечи Каллахэна вцепились на редкость сильные руки.
— Думаю, теперь ты приветствуешь вечность моей смерти. У Нежити нет памяти — только голод и потребность служить Хозяину. Ты можешь мне пригодиться. Я мог бы отправить тебя к твоим друзьям. Но нужно ли? Лишившись предводителя — тебя —они, мне кажется, значат мало. И мальчишка все им расскажет. В эту минуту против них уже делается ход. А для тебя, поппритвора, есть более подходящее наказание.
Каллахэну вспомнились слова Мэтта:
"Есть вещи хуже смерти.”
Он опять попытался вырваться, но руки держали, как тиски. Потом одну руку убрали. Раздался шелест ткани по голому телу, потом — царапанье.
Ладони переместились на шею Каллахэна.
— Ну, поп-лицемер, поучись истинной религии. Прими мое причастие.
Каллахэн вдруг понял, и его захлестнули страх и омерзение.
Скачать книгу [0.25 МБ]
Пирамида