— Бросишь крест, чтобы встретиться со мной на равных, черное против белого? Твоя вера против моей?
— Да, — отозвался Каллахэн уже не так уверенно.
— Ну, так давай же! — Полные губы нетерпеливо поджались, высокий лоб заблестел в странном волшебном свете, заполнявшем комнату.
— Полагаясь на то, что ты его отпустишь? Да умнее было бы сунуть за пазуху гремучую змею, поверив, что она не укусит.
— Но я-то тебе верю… смотри!
Барлоу выпустил Марка и отступил, держа на весу пустые руки.
Не веря, Марк секунду постоял неподвижно, а потом, не оглядываясь на Барлоу, подбежал к родителям.
— Беги, Марк! — крикнул Каллахэн. — Беги!
Марк поднял на него огромные потемневшие глаза:
— По-моему, они мертвые…
— БЕГИ!
Марк медленно поднялся, обернулся и посмотрел на Барлоу.
— Скоро, братишка, — почти милостиво сказал тот, — теперь мы с тобой уже совсем скоро…
Марк плюнул ему в лицо.
У Барлоу захватило дух. Чело омрачила такая ярость, что прежнее выражение его лица показалось тем, чем вполне могло быть: простым актерством. Каллахэн на миг увиделв глазах своего врага безумие,более черное, чем душа убийства.
— Ты в меня плюнул, — прошептал Барлоу. Он дрожал всем телом, буквально сотрясался от ярости. Как некий грозный слепец он сделал неверный шаг вперед.
— Назад! — взревел Каллахэн, делая выпад крестом.
Барлоу вскрикнул и вскинул руки к лицу. Крест полыхал сверхъестественным слепящим пламенем, ярчайшим блеском и, вероятно, осмелься Каллахэн двинуться в эту минутудальше, он мог бы прогнать Барлоу.
— Я убью тебя, — сказал Марк и исчез, как маленький темный смерч.
Барлоу словно бы вырос, волосы, по-европейски откинутые назад со лба плыли вокруг головы. Одет Барлоу был в темный костюм с безукоризненно повязанным галстуком темно-красного цвета, отчего показался отцу Каллахэну частью окружавшего их мрака, его сгустком. В глазницах светились угли коварных, угрюмых глаз.
— Ну же, выполни свою часть уговора, шаман.
— Я — священник! — бросил ему Каллахэн.
Барлоу отвесил еле заметный издевательский поклон.
— Священник, — повторил он, выплюнув слово, как дохлую рыбу.
Каллахэн стоял в нерешительности. Зачем бросать крест? Провести Барлоу, сыграть сегодня вничью, а завтра…
Но из глубин сознания шло предостережение: отвергнуть вызов вампира значит рискнуть куда серьезнее, чем Каллахэн мог себе представить. Если он не посмеет бросить крест, тем самым он признает… признает… что? Если бы только события происходили не так быстро, если бы только было время подумать… разобраться…
Сияние креста меркло.
Каллахэн расширившимися глазами взглянул на распятие. В живот клубком раскаленной проволоки прыгнул страх. Вздернув голову, священник впился глазами в Барлоу — тот шел к нему через кухню с широкой, почти сладострастной улыбкой.
— Не подходи, — хрипло выговорил Каллахэн, попятившись. — Приказываю именем Господа…
Барлоу расхохотался ему в лицо.
От сияющего креста остался жидкий оплывающий огонек, имеющий форму распятия. По лицу вампира снова поползли тени, скрывшие его черты за грубыми линиями и треугольниками пониже выступающих скул. Каллахэн отступил еще на шаг и уперся ягодицами в придвинутый к стене кухонный стол.
— Отступать некуда, — печально пробормотал Барлоу. В темных глазах вскипало адское веселье. — Грустно видеть, как вера подводит человека. Ну, ладно…
Крест в пальцах Каллахэна задрожал, и вдруг остатки света иссякли. Теперь это был просто кусок гипса, купленный матерью Каллахэна в дублинской сувенирной лавчонке(не исключено, по совершенно безбожной цене). Сила, перетекавшая из распятия в его руку, сила, которая могла бы крушить стены и дробить камни, ушла. Мышцы помнили трепещущие токи, но не могли воспроизвести их.
Барлоу протянул во мраке руки и выхватил крест из пальцев священника. Каллахэн издал страдальческий, дрожавший в душе (но никогда — в горле) крик давнишнего ребенка, которого каждую ночь оставляли наедине с мистером Флипом, а тот подглядывал за ним из шкафа сквозь ставни сна. Потом раздался звук, который будет преследовать егодо конца жизни: два сухих щелчка (Барлоу обломал перекладину) и глухой бессмысленный стук (он швырнул крест на пол).
— Будь ты проклят! — выкрикнул Каллахэн.
— Слишком поздно для таких мелодрам, — отозвался Барлоу из темноты. Тон был почти скорбным. — К чему? Ведь ты забыл доктрину собственной церкви, разве не так? Крест, хлеб и вино, исповедь — только символы. Без веры крест — простое дерево, хлеб — печеная пшеница, вино — перекисший виноград. Отбрось ты крест, в другой раз ты бы одолел меня. В известном смысле я надеялся, что дело может обернуться именно так. Я так давно не встречал хоть сколько-нибудь достойного противника. Мальчишка стоит десяти таких, как ты, поп-притвора.
И нежданно-негаданно в плечи Каллахэна вцепились на редкость сильные руки.
— Думаю, теперь ты приветствуешь вечность моей смерти. У Нежити нет памяти — только голод и потребность служить Хозяину. Ты можешь мне пригодиться. Я мог бы отправить тебя к твоим друзьям. Но нужно ли? Лишившись предводителя — тебя — они, мне кажется, значат мало. И мальчишка все им расскажет. В эту минуту против них уже делается ход. А для тебя, поп-притвора, есть более подходящее наказание.
Каллахэну вспомнились слова Мэтта:
«Есть вещи хуже смерти.»
Он опять попытался вырваться, но руки держали, как тиски. Потом одну руку убрали. Раздался шелест ткани по голому телу, потом — царапанье.
Ладони переместились на шею Каллахэна.
— Ну, поп-лицемер, поучись истинной религии. Прими мое причастие.
Каллахэн вдруг понял, и его захлестнули страх и омерзение.
— Нет! Не надо… не надо…
Но руки были неумолимы. Голову священника тянули вперед, вперед… вперед…
— Ну, поп, — прошептал Барлоу.
И рот Каллахэна прижали к холодному, вонючему горлу вампира, где билась вскрытая вена. Он перестал дышать (ему показалось, на целую вечность), бешено крутя головой, нанося кровью на лоб, щеки, подбородок боевую раскраску — но тщетно.
В конце концов он глотнул.
Энн Нортон вышла из машины, не потрудившись прихватить ключи, и направилась через больничную автостоянку в сторону ярко освещенного вестибюля. Над головой звезды скрылись за облаками — собирался дождь. Энн даже не взглянула на тучи. Она шагала, бесстрастно глядя прямо перед собой.
Внешним обликом Энн сильно отличалась от дамы, с которой Бен Мирс познакомился в тот вечер, когда Сьюзан в первый раз пригласила его поужинать с ее родными. Тогда Бена представили даме среднего роста, чье зеленое шерстяное платье хоть и не кричало о богатстве, но говорило о материальном достатке. На ту даму приятно было смотреть — некрасивая, но холеная, со свежей завивкой на седеющих волосах.
На этой женщине были только ковровые тапочки. Без маскирующих эластичных чулок на голых ногах вспухли больные вены — правда, не так отчетливо, как раньше, ведь давление несколько упало. Неглиже прикрывал рваный желтый халат. Поднявшийся ветер трепал космы спутанных волос. Лицо было мертвенно-бледным, а под глазами легли тяжелые коричневые круги.
Она же твердила Сьюзан: берегись этого Мирса и его дружков! Она же предостерегала дочь от человека, который убил ее! А подбил его на это Мэтт Бэрк. Они сговорились. Да, да. Энн знала — он все ей растолковал.
Весь день миссис Нортон нездоровилось — одолевал сон и буквально не было сил вылезти из постели. А когда после обеда муж уехал писать дурацкое заявление о пропаже дочери и Энн провалилась в тяжкую дремоту, во сне явился о н. Красивое, властное, дерзкое, приковывающее внимание лицо. Ястребиный нос, откинутые со лба волосы, а тяжелый притягивающий рот скрывал странно волнующие белые зубы, которые показывались, когда о н улыбался. Глаза же… эти красные глаза зачаровывали. Когда о н смотрел навас, отвести взгляд было невозможно… да и не хотелось.
Он объяснил ей все: и что нужно сделать, и что потом у Энн появится возможность присоединиться к дочери и к великому множеству других… и к нему тоже. Да что Сьюзан —это ему хотела угодить Энн, чтобы получить взамен то, чего так страстно желала, в чем так нуждалась: касание, проникновение.
В кармане Энн лежал мужнин револьвер тридцать восьмого калибра.
Она вошла в вестибюль и поглядела в сторону регистратуры. Попытайся кто-нибудь ее остановить, она бы с ними разобралась. Нет, стрелять Энн не стала бы — пока она не попала в палату к Бэрку, никакой стрельбы. Так велел он. Если Энн схватят и остановят до того, как дело будет сделано, о н не придет, чтобы одарить ее в ночи жгучими поцелуями.
За стойкой сидела молоденькая девушка в белом халате и колпачке. Она разгадывала кроссворд в мягком свете лампы, прикрепленной к главной консоли. Санитар как раз уходил по коридору. Энн видела его спину.
Услышав шаги, дежурная сестра с заученной улыбкой подняла глаза, но, когда разглядела приближающуюся женщину в халате, с ввалившимися глазами, улыбка растаяла. Пустые глаза Энн странно сияли, словно она была заводной игрушкой, которую кто-то запустил. Может быть, заблудившаяся пациентка?
— Мэм, если вы…
Энн Нортон вытащила из кармана своего балахона револьвер — ни дать ни взять рехнувшийся ганслингер из будущего, — ткнула стволом в голову дежурной сестре и сказала:
— Повернись.
Сестра беззвучно пошевелила губами, судорожно втянула воздух…
— Не ори. А то убью.
Воздух со свистом вышел обратно. Сестра очень сильно побледнела.
— А теперь поворачивайся.
Сестра медленно встала и повернулась. Энн перехватила пистолет за ствол и приготовилась изо всех сил обрушить рукоятку дежурной на голову.
И тут ее сбили с ног.
Пистолет полетел.
Женщина в рваном желтом халате не закричала — она тонко заскулила, запричитала и огромным крабом бросилась за ним, но ошарашенный и перепуганный мужчина, который обнаружился у нее за спиной, стрелой метнулся туда же. Сообразив, что она первой доберется до пистолета, он пинком отправил его на другой конец ковра, застилавшего вестибюль.
— Эй! — завопил он. — Эй, на помощь!
Оглянувшись через плечо, Энн Нортон зашипела. Лицо стянулось в гримасу обманутой ненависти. Потом она снова принялась подбираться к пистолету. Бегом вернулся санитар, на миг он с тупым изумлением воззрился на происходящее, потом поднял лежавший почти у самых его ног револьвер.
— О Господи, — сказал он, — хреновина-то заряжена…
Энн атаковала его, прошлась скрюченными пальцами по лицу, и лоб с правой щекой пробороздили красные полосы. Изумленный санитар держал револьвер так, что ей было не достать. Не переставая причитать, женщина тянулась к нему похожими на когти пальцами. Зашедший сзади ошарашенный мужчина схватил Энн. Позже он будет рассказывать, что ему показалось, будто он ухватился за мешок со змеями — тело под халатом оказалось горячим, отталкивающим, каждый мускул плясал и извивался.
Энн принялась вырываться. Санитар врезал ей по челюсти, она закатила глаза и упала.
Санитар с недоумевающим мужичком переглянулись. Регистраторша визжала, зажимая рот ладонями, отчего крики приобрели неповторимое звучание сирены в тумане.
— Ребята, а вообще-то, что тут у вас за больница? — спросил озадаченный мужичок.
— Чтоб я знал, — отозвался санитар. — Что, черт возьми, случилось?
— Иду это я навестить сестру — она родила, понял-нет? Тут подходит ко мне мальчишка и говорит: туда только что вошла тетенька с пистолетом. И…
— Какой мальчишка?
Обалделый мужичок, который пришел к сестре, огляделся. Вестибюль заполняли люди, но все они были уже в том возрасте, когда можно покупать спиртное.
— Сейчас его не видать, но он тут крутился. Пистолет заряжен?
— А как же, — сказал санитар.
— Так что тут у вас за больница такая, ребята? — спросил ничего не понимающий мужичок.
Они увидели, как мимо двери в сторону лифта пробежали две медсестры, а снизу лестничной клетки донеслись неясные крики. Бен поглядел на Джимми, но тот слегка пожал плечами. Мэтт дремал, раскрыв рот. Бен закрыл дверь и погасил свет. Джимми засел в изножье кровати Мэтта, а когда они услышали, как кто-то нерешительно останавливается у дверей, Бен уже стоял под ними наготове.
Дверь приоткрылась, в палату просунулась чья-то голова. Бен полунельсоном захватил ее и вжал в лицо крест, который держал в другой руке.
— Пустите!
Неизвестный поднял руки и забарабанил в грудь Бена, но без толку. Секундой позже вспыхнул верхний свет. Мэтт сидел в кровати и моргал, глядя на вырывающегося из рук Бена Марка Питри.
Джимми выскочил из засады, перебежал комнату и совсем уж собрался обнять мальчика, как вдруг заколебался.
— Подними подбородок.
Марк задрал голову, предъявляя присутствующим шею без единой отметины.
Джимми расслабился.
— Господи, я в жизни еще никому так не был рад. Где отче?
— Не знаю, — угрюмо ответил Марк. — Барлоу поймал меня… убил моих родителей. Они мертвые. Мои родители — мертвые. Он разбил им головы… друг об дружку… убил. Потом поймал меня и сказал отцу Каллахэну, что отпустит, если отец Каллахэн обещает бросить крест. Он пообещал. Я сбежал. Но сперва плюнул в него. Плюнул, и я его убью.
Мальчик пошатывался в дверном проеме. На лбу и щеках виднелись царапины — он бежал сквозь заросли ежевики, через лес, по той тропинке, где так давно Дэнни Глик с братом набрели на беду. Штаны выше колен были мокрыми — это Марк перемахнул ручей Тэггарт-стрим. Приехал мальчик на попутке, но кто его подвозил, вспомнить не мог. Помнил только, что играло радио.
У Бена отнялся язык. Он не знал, что сказать.
— Бедный мальчик, — тихо проговорил Мэтт. — Бедный храбрый мальчуган.
Скачать книгу [0.25 МБ]
Пирамида