Мне нравится твоя загорелая макушка, милый, послышался рядом голос Элизабет.
***
– Спасибо, Бет, – сказал я и начал раскладывать деревянные планки поперек траншеи.
По сравнению с прошлым днем работа была легкой. Почти невыносимая боль в спине превратилась в тупой, саднящий жар.
Но что ты будешь делать потом? – звучал в голове насмешливый голос. Что будет потом, а?
Потом все решится само собой, вот и все. Мне начинало казаться, что ловушка будет выглядеть как следует, а это было самым главным.
Деревянные планки перекрывали траншею таким образом, что позволяли мне надежно закрепить их по сторонам в асфальте, по бокам траншеи. Такую работу было бы труднее делать ночью, когда асфальт становился твердым, но сейчас, поздним утром, он размягчился, и мне казалось, что я втыкаю карандаши в остывающий ячменный сахар..
Когда все планки были на месте, траншея стала походить на мою первоначальную диаграмму, начерченную мелом на асфальте, – за исключением центральной линии. Я положил рулон брезента у той части, где помельче, и развязал стягивающие его веревки. Затем начал раскатывать сорок два фута «шоссе 71».
Если смотреть вблизи, иллюзия была далеко не идеальной – подобно сценическому гриму и декорациям, которые никогда не выглядят идеальными из первых трех рядов. Но стоило отойти на несколько ярдов, и брезент полностью сливался с дорожным покрытием. Это была темно-серая полоса, ничем не отличающаяся от действительного покрытияшоссе 71. С краю, слева (если смотреть на запад), на брезентовой полосе была нанесена прерывистая желтая линия, разрешающая обгон.
Я раскатал длинную полосу брезента по деревянным планкам, прошел вдоль нее, поправил и еще раз прошел вдоль, прикрепляя брезент к деревянным полоскам проволочным сшивателем. Мне трудно было заставить руки исполнять эту работу, но я заставил их.
Когда брезент был закреплен, я вернулся к фургону, сел за руль, испытав при этом еще один короткий, но мучительный спазм, и проехал к вершине подъема. Там я сидел целую минуту, глядя на свои изуродованные руки, лежащие на коленях. Затем я вышел из машины и небрежным взглядом окинул полотно шоссе 71. Мне не хотелось обращать внимания на конкретные детали, нет, мне хотелось получить общее впечатление. Я стремился, насколько это возможно, запечатлеть в памяти картину, какой ее увидят
Долан и его спутники, выехав на вершину подъема. Мне хотелось убедиться, насколько она естественна.
То, что я увидел, было лучше того, на что я мог рассчитывать. Дорожные машины, выстроившиеся вдоль обочины на дальнем конце прямого отрезка, дополняли кучи грунта, вываленные мной в кювет, когда я копал траншею. Куски асфальта были почти скрыты грунтом, хотя порой и высовывались. Усиливавшийся ветер сдувал с них грунт, однако и они казались остатками прежних работ. Компрессор, который я привез в своем (фургоне, ничем не отличался от дорожных машин.
Если смотреть отсюда, иллюзия была полной – шоссе казалось совершенно нетронутым.
Транспортный поток был особенно напряженным в пятницу, в субботу он чуть спал – гул автомобилей, сворачивающих в объезд, почти не стихал. Однако этим утром шума моторов совсем не было слышно. Большинство автомобилистов уже приехали туда, где собирались проводить Четвертое июля, или воспользовались другим шоссе в сорока милях к югу. Меня это вполне устраивало.
Я поставил фургон в стороне, за вершиной холма, и повалялся в нем на животе до без четверти одиннадцать. Затем, когда большой молоковоз медленно и неуклюже въехал на объездную дорогу, я подал фургон задом, открыл двери и побросал внутрь все ярко окрашенные конусы, перегораживающие шоссе.
Справиться с мигающей стрелкой оказалось гораздо труднее. Сначала я не мог догадаться, как отсоединить ее от запертого стального ящика с аккумуляторами внутри, неподвергаясь опасности погибнуть от электрошока. Затем я увидел вилку, подсоединенную к розетке. Она была спрятана под кольцом из жесткой резины – страховка, судя по всему, от шутников, которые могут решить, что будет весьма забавно выдернуть вилку и отключить стрелку, указывающую направление объезда.
Я достал из своего инструментального ящика молоток и стамеску, и четырех резких ударов оказалось достаточно, чтобы сбить резиновое кольцо. Плоскогубцами я сорвал его и выдернул кабель. Стрелка перестала мигать и потухла. Я столкнул ящик с аккумуляторами в кювет и засыпал его песком. Было как-то странно стоять и слушать жужжание под слоем грунта. Но это напомнило мне о Долане, и я рассмеялся. Долан вряд ли станет жужжать.
Он может кричать и просить о пощаде, но жужжать он не будет.
Стрелка была прикреплена к стойке четырьмя болтами. Я ослабил их, стараясь работать как можно быстрее, все время прислушиваясь к шуму мотора. Прошло достаточно времени, и можно было ждать еще один автомобиль – но пока не «кадиллак» Додана, это уж точно.
***
И тут снова заговорил мой внутренний пессимист.
Что, если он решит все-таки лететь? Но он не любит летать на самолете. Ну а если он поедет, но другой дорогой? Например, по магистральному шоссе? Сегодня все… Он всегда ездит по семьдесят первому. Да, но вдруг…
– Заткнись, – прошептал я. – Заткнись, черт тебя побери, закрой свой говенный рот!
Успокойся, милый, успокойся! Все будет в порядке, – услышал я голос Элизабет.
Я отнес стрелку в фургон. Она ударилась о борт, и несколько лампочек разбилось. Остальные лопнули, когда я бросил на нее стальную стойку.
Покончив с этим, я снова въехал на подъем и остановился на вершине, чтобы оглядеться вокруг. Я убрал стрелку и аварийные конусы; остался только большой оранжевый знак, предупреждающий: «Дорога закрыта. Пользуйтесь объездным путем».
Я услышал шум приближающегося автомобиля. И тут мне пришла в голову мысль, что если Долан приедет слишком рано, все мои усилия пойдут прахом – бандит, сидящий за рулем, просто свернет в объезд, оставив меня сходить с ума в пустыне. Но приближался «шевроле».
Мое сердце успокоилось, и я глубоко, с дрожью вздохнул. Но нервничать сейчас – непозволительная роскошь.
Я вернулся на то место, где останавливался, чтобы оценить мой камуфляж. Протянув руку, я покопался в куче всякого барахла и достал домкрат. Напрягая все силы, не обращая внимания на горящую от боли спину, я поднял заднее колесо фургона, ослабил на нем гайки. Они увидят его, когда… (если) приедут. И я забросил колесо внутрь фургона, услышав звон бьющегося стекла и надеясь, что покрышка останется целой. Запаски у меня не было.
Подойдя к капоту, я достал свой старый бинокль и направился обратно, в сторону объездной дороги. Миновал ее и поднялся на вершину следующей возвышенности, стараясьдвигаться как можно быстрее. Лучшее, на что я оказался способен, был старческий бег трусцой.
Поднявшись на возвышенность, я направил бинокль на восток.
Передо мной открылось трехмильное поле видимости, а позади него еще отрезки шоссе на протяжении пары миль. Сейчас по нему двигалось шесть автомобилей, вытянувшихся подобно бусинкам, нанизанным на длинную нитку. Первой, меньше чем в миле от меня, ехала какая-то иностранная марка, «датсун» или «субару». Далее следовал пикап, за ним – машина, похожая на «мустанг». Остальные автомобили обозначались всего лишь отблесками солнечных лучей на хроме и стекле.
Когда ко мне приблизился первый автомобиль, это был «субару», я встал и вытянул руку с поднятым вверх большим пальцем. Отдавая должное своему внешнему виду, я не рассчитывал, что меня подвезут, и не был разочарован. Сидящая за рулем женщина с изысканной прической, бросив на меня взгляд, полный ужаса, тут же отвернулась, и машина исчезла, скользнув вниз по склону и направилась в объезд.
– Сначала умойся, приятель! – крикнул мне водитель пикапа полминуты спустя.
«Мустанг», оказалось, открывал «эскорт»: за ним последовал «плимут», за «плимутом» – «виннебаго», полный детишек, увлеченных дракой подушками. Никаких признаков Додана.
Я посмотрел на часы. Двадцать пять минут двенадцатого. Если «кадиллак» появится, то очень скоро. Самое время.
Стрелки моих часов медленно передвинулись. Без двадцати двенадцать – и все еще никаких признаков Додана. Мимо проехали новенький «форд» и катафалк, черный, как дождевая туча.
Он не приедет. Отправился по магистральному шоссе. Или полетел самолетом. Нет. Приедет.
Не приедет. Ты боялся, что он учует тебя, и он учуял. Вот почему изменил свой маршрут.
Вдалеке солнечный луч блеснул на хромовой облицовке машины. Большой автомобиль. Похож на «кадиллак».
Я лежал на животе, упершись локтями в песок обочины, прижимая бинокль к глазам. Автомобиль исчез за возвышенностью шоссе.., снова появился.., скрылся за поворотом.., ивыехал опять.
Это действительно был «кадиллак», но не серебристо-серый, а цвета темно-зеленой мяты.
Далее последовали тридцать самых ужасных секунд в моей жизни: тридцать секунд, растянувшихся на тридцать лет, Что-то в моем сознании ясно и бесповоротно заявило, что Долан поменял старый «кадиллак» на новый. Разумеется, он делал это и раньше, и хотя еще ни разу не приобретал зеленого автомобиля, это отнюдь не запрещено законом.
Другая половина моего рассудка настойчиво твердила, что по шоссе и дорогам, соединяющим Лас-Вегас и Лос-Анджелес, ездят десятки – нет, сотни – «кадиллаков» и вероятность того, что этот, зеленый, принадлежит Долану, не больше одной сотой.
Глаза застилало потом, мешая смотреть, и я опустил бинокль. Он все равно ничем не сможет мне помочь. К тому времени, когда я увижу пассажиров, будет слишком поздно.
Уже сейчас слишком поздно! Беги вниз и опрокинь знак объезда! Ты упустишь его!
Давай-ка я скажу тебе, кто «окажется в твоей ловушке, если ты уберешь знак объезда: двое старых богатых людей, едущих в Лос-Анджелес повидаться с детьми и съездить с внуками в Диснейленд. Да нет же! Это он! Не упусти свой единственный шанс! Совершенно верно. Единственный шанс. Так что используй его и не поймай в ловушку невинных людей. Но это Долан! Нет, не он.
– Прекратите, – застонал я, хватаясь за голову. – Прекратите, прекратите. Уже слышался шум мотора. Долан. Старики. Дама за рулем. Тигр. Долан. Ста…
– Элизабет, помоги мне! – простонал я.
Милый, у него никогда, на протяжении всей жизни, не было зеленого «кадиллака», прозвучал словно по заказу ее голос. И никогда не будет. Это не он.
Головная боль прошла. Я заставил себя встать, вытянуть руку с поднятым вверх большим пальцем.
В «кадиллаке» не было стариков, не было там и Додана. В машину втиснулось с дюжину хористок из Лас-Вегаса и преклонных лет плейбой в самой большой ковбойской шляпе и Сеемых темных очках, которые я когда-либо видел. Одна из хористок окинула меня равнодушным взглядом, и «кадиллак», хрустнув шинами по гравию, свернул на объездную дорогу.
Медленно, чувствуя себя до предела измученным, я снова поднял бинокль. И увидел его.
Невозможно было ошибиться в «кадиллаке», показавшемся на дальнем конце прямого трехмильного отрезка, – он был серебристо-серым, как небо над головой, но выделялся с поразительной четкостью на фоне темно-коричневых холмов на востоке.
Это был он – Долан. В одно мгновение исчезли сомнения и нерешительность. Теперь они казались далекими и глупыми. Это был Долан, и мне не нужно было видеть серебристо-серый «кадиллак», чтобы понять это.
Я не знал, доходит ли до него мой запах, но его запах я чувствовал.
***
Теперь, когда я знал, что он приближается, мне стало легче передвигать усталые ноги.
Я вернулся к огромному знаку «Объезд» и опрокинул его в кювет надписью вниз, накрыл брезентом песочного цвета и засыпал пригоршнями песка круг, на который он опирался. Общее впечатление не было столь идеальным, как поддельная полоса шоссе, но мне казалось, сойдет и так.
Теперь я подбежал к следующей возвышенности, на которой оставил фургон, представлявший сейчас собой еще одну декорацию – машина, временно брошенная владельцем, который ушел то ли за новой покрышкой, то ли отремонтировать старую.
Я забрался в кабину фургона и улегся на сиденье, чувствуя, как колотится сердце.
И снова потянулось время. Я лежал, прислушиваясь к шуму приближающегося автомобиля, а его все не было, и не было, и не было.
Они свернули. Долан в последний момент почуял ловушку.., или что-то показалось подозрительным ему или кому-то из его людей.., и они свернули.
Я лежал на сиденье, спина моя горела от нестерпимой боли, глаза крепко зажмурены, словно это позволяло мне лучше слышать. Это звук мотора?
Нет – всего лишь ветер, задувавший теперь с такой силой, что горсти песка летели в борт фургона. Нет, не приедут. Свернули в объезд или поехали обратно. Всего лишь ветер. Свернули в объезд или…
Нет, это не просто ветер, это был шум мотора. Его звук нарастал, и через несколько секунд автомобиль – один-единственный автомобиль – промчался мимо меня.
Я сел и схватился руками за руль – мне нужно было держаться за что-то – и глядел вперед через ветровое стекло выпученными глазами, прикусив язык.
Серебристо-серый «кадиллак» плавно скользил по склону, приближаясь к ровной поверхности шоссе со скоростью пятьдесят миль в час или чуть быстрее. У «кадиллака» даже не вспыхнули тормозные огни. Они не почуяли ловушки. У них не возникло ни малейшего сомнения до самого конца.
Произошло следующее: внезапно «кадиллак» поехал не по поверхности шоссе, а углубляясь в него. Иллюзия асфальтового покрытия была настолько убедительна, что у менязакружилась голова, хотя я сам создал эту иллюзию. Сначала «кадиллак» Додана погрузился до середины колес, затем до уровня дверей. Мне пришла в голову причудливая мысль: если «Дженерал моторе» захочет выпускать роскошные подводные лодки, при погружении они будут выглядеть именно так.
До меня доносился хруст ломающихся деревянных реек, поддерживающих брезент. И я услышал треск рвущегося брезента.
Все это длилось меньше трех секунд, но эти три секунды я запомню на всю жизнь.
У меня создалось впечатление, что от «кадиллака» над поверхностью шоссе остались только крыша и пара дюймов поляризованных стекол. Затем послышался громкий тупойудар – звук бьющегося стекла и сминаемого металла. В воздух поднялось облако пыли, которое порывом ветра унесло вдаль.
Мне хотелось скорее пойти к этому месту, но сначала нужно было привести в порядок знаки, указывающие на объезд. Мне не хотелось, чтобы нас прерывали.
Я вышел из фургона, достал снятое колесо, поставил его на прежнее место и вручную затянул все шесть гаек. Я затяну их туже потом; пока мне нужно было всего лишь подъехать к тому месту, где начинается объезд.
Трясущимися руками я выдернул домкрат и рысцой подбежал к задним дверям фургона. Остановился и прислушался, наклонив голову. Я слышал вой ветра.
А из длинной продолговатой ямы на дороге доносились крики.., или, может быть, стоны.
Я быстро вывел фургон на дорогу. Снова вылез, открыл задние дверцы и достал яркие дорожные конусы. И постоянно прислушивался, не приближается ли какая еще машина, но ветер был слишком силен. К тому моменту, когда я услышу приближающийся автомобиль, он будет уже рядом.
Я соскользнул в кювет, проехал вниз на заднице и остановился на самом дне. Здесь я сдернул кусок брезента с большого знака «Объезд», с трудом выволок его на дорогу иустановил на место. Потом подошел к фургону и захлопнул дверцы. Устанавливать на место стрелку и подключать ее к аккумулятору у меня не было ни малейшего желания.
Далее я переехал на противоположную сторону возвышенности, остановился вне пределов видимости объезда и как следует закрепил гайки на колесе. Отдельные крики теперь прекратились, зато неумолкающие вопли стали гораздо громче.
Я не спешил, затягивая гайки. Меня ничуть не беспокоило, что они могут выбраться из «кадиллака» и напасть на меня или просто убежать в пустыню, потому что выбраться из автомобиля они не могли. Ловушка сработала идеально. «Кадиллак» стоял сейчас на колесах в дальней части траншеи, причем дверцы с каждой стороны упирались в стенывырытой могилы. Трое мужчин, не сходящихся внутри, не могли открыть их даже для того, чтобы высунуть ногу. Не могли они опустить и стекла в окнах, потому что стекла опускались с помощью электрических стеклоподъемников, а аккумуляторная батарея превратилась в кучу металла и пластика, смоченную кислотой, где-то рядом с расплющенным двигателем.
Водитель и телохранитель, сидящий с ним рядом, на переднем сиденье, тоже, по-видимому, оказались раздавлены силой удара, но это меня не касалось. Я знал, что кто-то все еще жив в машине, равно как мне было известно, что Долан всегда ездил на заднем сиденье и аккуратно пристегивал ремень, как и полагается добропорядочному гражданину.
Надежно затянув гайки на колесе, я направил фургон к широкой мелкой части траншеи и вышел из кабины.
Деревянные планки большей частью сломались, остальные торчали из асфальта. Брезентовая «дорога» комом лежала на дне траншеи – смятая, разорванная и спутанная, похожая на сброшенную змеиную кожу.
Я подошел к глубокому концу траншеи и увидел «кадиллак» Додана.
Капот его был полностью смят. Он превратился в гармошку и вдавился в салон. Беспорядочная куча металла, резины, шлангов – все это было покрыто песком и глиной, осыпавшимися сверху в момент удара. Слышался шипящий звук, стекала и капала какая-то жидкость. В воздухе ощущался ледяной алкогольный запах антифриза.
Меня беспокоило ветровое стекло. Нельзя было исключить вероятность того, что оно разобьется и Долан получит возможность выбраться из машины. Впрочем, шанс был невелик. Я уже говорил, что автомобили Делана строились в соответствии с требованиями диктаторов и военных деспотов, поэтому ветровое стекло не должно было разбиться, и оно не разбилось.
Заднее стекло «кадиллака» было еще прочнее, поскольку его площадь меньше. Долан не мог разбить его – по крайней мере не за то время, которое я намеревался ему дать, -и он не решится стрелять в стекло. Стрельба в пуленепробиваемое стекло является вариантом русской рулетки. Пуля оставляет на стекле всего лишь маленькую белую царапину и отлетает рикошетом внутрь машины.
Я не сомневался, что он сумел бы выбраться из «кадиллака», окажись в его распоряжении достаточно времени, но я находился рядом и не собирался предоставить ему эту возможность.
Я поддал кучу грунта ногой, и на крышу автомобиля посыпался песчаный дождь. Реакция была немедленной.
– Нам нужна помощь, пожалуйста. Мы застряли. Голос Додана. Он не пострадал, и голос звучал как-то до жути спокойно. Но я чувствовал, что под внешним спокойствием скрывается страх и только силой воли он держит себя под контролем. Мне едва не стало жаль его: сидит на заднем сиденье сдвинувшегося вперед салона, один из его людей пострадал и стонет, а другой либо мертв, либо без сознания.
Меня на мгновение охватило какое-то странное чувство сопереживания. Нажимает на кнопки дверей – ничего. Пытается опустить стекла – тщетно.
Затем я остановил себя – ведь он попал сюда по собственной вине, не так ли? Да. Он купил билет и заплатил за него сполна.
– Кто там?
– Это я, но я не намерен оказывать вам помощь, которой вы ждете.
Я снова поддал ногой кучу земли, и на крышу серебристо-серого «кадиллака» опять посыпался дождь песка и гравия.
– Мои ноги! Джим, мои ноги!
Скачать книгу [0.42 МБ]
Пирамида
