-Да, - сказал Алан. - В нем. - Он не узнал собственного голоса, а в душе постепенно образовывалось нечто огромное и тяжелое. Теперь, лежа в постели Полли, он вспоминал тот момент, в собственной кухне, с удивительной отчетливостью: ее ладонь на его запястье, проскользнувший через окно луч предвечернего солнца, золотистые волосы, светлые глаза, мягкий голос.
-Она заставила Тодда сесть в машину. Он сопротивлялся, кричал? Боролся с ней?
-Нет, конечно, нет, но она была его ма...
-Чья идея была Тодду поехать в тот день с ней в магазин? Ее или его? Вы не помните?
Он уже хотел сказать нет и вдруг вспомнил. Их голоса доносились из гостиной в то время, как он сидел в своем кабинете, ломая голову над очередными свидетельскими показаниями. "Мне нужно ехать в магазин, Тодд. Хочешь со мной?" "А ты позволишь мне посмотреть новые видеокассеты?" "Почему бы нет? Спроси папу, не нужно ли ему чего-нибудь".
-Это была ее идея, - сказал Алан.
-Вы уверены?
-Да но она его спросила. Не приказывала. Огромное нечто в душе продолжало расти. Оно скоро вырвется, думал Алан, и прольется на землю, и взорвется, потому что оно прорастает корнями во все стороны, вглубь, вширь.
-Он ее боялся?
Она теперь допрашивала его с пристрастием, как он в свое время допрашивал Рэя Ван Аллена, но заставить ее замолчать он не мог. И не был уверен, что хочет. Что-то было во всем этом правильное, то, что не приходило ему в голову во время бессонных ночей. То, что осталось еще живо.
-Тодд боялся Энни? Господи, конечно, нет.
-А в последние несколько месяцев?
-Нет.
-Несколько недель?
-Полли, я был тогда не в состоянии наблюдать. Все из-за Тэда Бомонта, писателя... эти чудовищные события...
-Вы хотите сказать, что были так поглощены работой, что не замечали Энни и Тодда, когда они были поблизости, или просто редко бывали дома?
-Нет... да... то есть я, конечно, был дома, но...
Странное ощущение: оказаться на другом, принимающем конце, этого потока вопросов. Как будто Полли накачала его новокаином, а потом стала колотить как боксерскую грушу. А НЕЧТО продолжало расти и продвигаться к выходу, туда, где силы гравитации заставят его обрушиться на землю.
-Тодд приходил к вам когда-нибудь и жаловался, что боится мамы?
-Нет...
-Он хоть раз пришел и сказал: знаешь, па, мама собирается покончить со собой и меня прихватить для компании?
-Полли, это ерунда какая-то. Я...
-Он говорил такое?
-Нет!
-А говорил ли он, что мама разговаривает или ведет себя странно?
-Нет...
-А Эл в это время был в школе?
-При чем тут Эл?
-Она оставила в гнезде одного сына. Когда вы уходили на работу, они оказывались наедине. Они обедали вместе, она помогало ему делать уроки, смотрела с ним телевизор...
-Читала ему... - эхом откликнулся Алан. Он по-прежнему не узнавал своего голоса, высокого, слабого.
-Она была наверняка первым человеком, которого Тодд видел по утрам и последним - перед сном, - продолжала Полли. Рука ее покоилась на его запястье. Глаза смотрели на него открытым взглядом. - Если был такой человек, кто мог заметить приближение трагедии, то только тот, кто умер вместе с ней. А этот человек никогда не сказал об этом ни слова.
Вот тут странная штука внутри Алана упала. Его лицо стало двигаться. Он чувствовал, как это происходит - как будто к коже в нескольких местах привязали веревки и теперь дергают и тянут в разные стороны, ласково, но в то же время настойчиво. Горло стиснуло и обдало горячей волной. Лицо ошпарило жаром. Глаза наполнились слезами. Полли Чалмерс раздвоилась, растроилась, а затем расплылась, превратилась в игру света и тени. Грудь его вздымалась, но легкие, казалось, не находили достаточно воздуха. Его рука перевернулась в мгновенном порыве и стиснула ее руку с такой силой, что это наверняка причинило ей резкую боль, но она не издала ни звука.
-Я тоскую по ней! - закричал он подняв лицо и тяжелый болезненный всхлип разорвал фразу надвое. - Мне плохо без них обоих! О, Господи, как мне плохо без них!
-Я знаю, - тихо сказала Полли. - Я знаю. Ведь в этом все и дело. Правда? В том, как тебе плохо без них.
Он плакал. Эл плакал каждую ночь две недели подряд, и Алан не отходил от него, успокаивал, как мог, но сам не плакал ни разу. Теперь он дал себе волю. Рыдания охватили все его существо и уносили так далеко, как могут унести только рыдания. Он не в силах был остановить или облегчить их. Он не мог больше сдерживать своего горя и теперь, к собственному удивлению, понял, что делать этого вовсе не надо. Он оттолкнул чашку и слышал откуда- то из своего далека, как она разбилась вдребезги, упав на пол. Он опустил свою измученную, пылающую жаром, голову на стол, обхватил ее руками и рыдал.
В какой-то момент он почувствовал, как Полли приподняла его голову своими прохладными руками, уродливыми, добрыми, ласковыми руками, и прижала к своему животу. Так и держала, а он плакал. Долго, долго, долго.
8
Полли шевельнулась во сне, и он, как мог, осторожно, чтобы не разбудить, снял ее руку со своей груди. Глядя в потолок, он думал о том, что Полли скорее всего в тот день спровоцировала его слезы. Она, по всей видимости, чувствовала, что ему необходимо дать выход своему горю, скорее, чем получить ответы, коих не существовало в природе.
Это положило начало их сближению, хотя в тот момент Алан вряд ли понимал, что это начало; скорее, все походило на конец чего-то. Между тем днем и другим, когда он в конце концов набрался смелости пригласить Полли на ужин, Алан часто вспоминал спокойный взгляд ее голубых глаз и нежное прикосновение руки к запястью. Думал он и о той осторожной, но настойчивой последовательности, с какой она подводила его к мыслям, которые он игнорировал, намеренно или нет. И тогда он ощутил в себе новые чувства по поводу смерти Энни; как только преграда между ним и его горем оказалась разрушенной, эти новые чувства хлынули потоком. Самым главным и мучительным из них была ярость по поводу того, что Энни скрывала свою болезнь. Болезнь, которую можно было лечить и вылечить... и за то, что она в тот день взяла с собой сына. Об этом и о других своих ощущениях он говорил с Полли в кафе Березы, в апреле, в один из прохладных и дождливых вечеров.
-Ты оставил мысли о самоубийстве и теперь думаешь об убийстве, сказала она. - Поэтому и злишься, Алан.
Он покачал головой и хотел снова заговорить, но она протянула руку через стол и прижала свой искривленный палец к его губам. Тише, замолчи. Жест так удивил его, что он действительно замолчал.
-Да, сказала она. - Я на этот раз не собираюсь тебя поучать, Алан. Много годы утекло с тех пор, как я в последний раз ужинала наедине с мужчиной, и не собираюсь портить удовольствия, играя роль Миссис Главной Обвинительницы. Но нельзя злиться на людей - во всяком случае так, как делаешь это ты - только за то, что они попали в аварию. Как бы там ни было, но в таком случае всегда большой процент надо класть на случайность и непреднамеренность. Если бы Энни и Тодд погибли по вине отказавших тормозов, ты бы грыз себя за то, что не проверил их, или снес голову Сонни Джекёту за нерадивую работу, когда последний раз привозил ему машину в ремонт. Но ты бы не винил ее. Разве не так?
-Наверное, так.
-Не наверное, а наверняка. Почему ты не считаешь, что это был несчастный случай, Алан? Ты уверен, что произошел спазм потому, что так тебе сказал доктор Ван Аллен. А тебе никогда не приходило в голову, что она могла резко свернуть с дороги, увидев оленя? Разве не могло быть все так просто?
Могло. Олень, птица или, в конце концов, выехавшая на встречную полосу чужая машина.
-Да, но пристяжной ремень...
-Да забудь ты этот ремень! - воскликнула она с такой страстью, что посетители за другими столиками обернулись. - Может быть, у нее тогда болела голова, и она в первый раз в жизни забыла пристегнуться, но это вовсе не значит, что Энни намеренно разбила машину. Та же головная боль - вероятно, одна из самых сильных - могла быть причиной и того, что ремень Тодда оказался пристегнутым. И все-таки это не главное.
-Что же тогда?
-А то, что здесь куча всяких "может быть", - которые питают твое озлобление. Но даже если самое худшее из твоих предположений верно, правды ты никогда не узнаешь.
-Не узнаю.
-А если бы узнал... - Она пристально посмотрела ему в глаза. На столе между ними стояла свеча. Ее глаза в свете пламени казались темнее, и Алан видел, как в каждом плясал огонек. - Знаешь, опухоль мозга тоже несчастный случай. Здесь не может быть обвиняемых. Алан, нет - как вы их называете - преступников. Пока тебе это не станет ясно, шансов нет никаких.
-Каких шансов?
-Наших, - спокойно отозвалась Полли. - Ты мне очень нравишься. Алан, и я еще недостаточно стара, чтобы не рискнуть, но слишком стара, чтобы не иметь неудачного опыта и не знать, куда могут завести чувства, если их выпустить из-под контроля. Я не позволю им теперь разбушеваться до тех пор, пока ты не оставишь Энни и Тодда в покое.
Алан потерял дар речи. Она серьезно смотрела на него, сидя за столом старой загородной харчевни, отблеск оранжевого пламени камина плясал по ее шелковистым щекам илевому виску. А снаружи заунывным кларнетом распевал под карнизами ветер.
-Я слишком много сказала? - спросила Полли. - Если так, то попрошу тебя отвезти меня домой. Я терпеть не могу попадать в двусмысленное положение, но не более того, как что-то задумывать исподтишка. Он протянул руку и дотронулся до ее пальцев. - Нет, Полли, ты сказала совсем не слишком много. Я люблю тебя слушать.
Она улыбнулась, и улыбка осветила все лицо.
-Тогда ты получишь свой шанс.
Так это и началось. У них не возникало чувства вины, когда они встречались, но они ощущали необходимость вести себя осторожно - не только потому, что это был маленький городок, и Алан занимал в нем видную должность, а Полли требовалось поддерживать репутацию в обществе, чтобы продолжать свое дело - но потому, что оба понимали возможность обвинения. Они оба были недостаточно стары, чтобы не воспользоваться шансом, но в достаточно солидном возрасте, чтобы оставаться предусмотрительными. Осторожность никогда не помешает.
Затем, однажды в мае, они стали физически близки, и Полли рассказала ему обо всех годах между Тогда и Теперь... Он не до конца ей поверил и остался в надежде, что наступит день, когда она расскажет всю правду, не распахивая при этом так широко глаза и не теребя слишком часто мочку левого уха. Он понял, что ей было трудно решиться рассказать даже то, что он услышал, и поэтому готов был ждать продолжения. Надо быть терпеливыми. И осторожными. Достаточно и того, вполне достаточно, что он окончательно влюбятся в Полли, когда долгое лето проходило мимо них по Мейн Стрит.
Теперь же, глядя в потолок в спальне Полли, он думал, не настало ли время снова заговорить о женитьбе. Он уже пытался однажды, в августе, но она тогда снова сделала этот жест - шшш, замолчи. Теперь, думал он...
Но длинный состав раздумий стал постепенно разваливаться и сходить с рельсов...
Алан заснул.
9
Во сне он бродил по какому-то гигантскому магазину, шел вдоль прилавка, длинного, нескончаемого. В магазине было все, все, что он когда- то хотел приобрести, но не могсебе позволить - часы с заводом от взмаха рукой, широкополая мягкая шляпа от Аберкромби и Фитч, восьмимиллиметровая кинокамера фирмы Белл энд Хауэлл, сотни других предметов - но что-то еще оставалось позади, за плечом, то, чего он не видел.
"Мы называем такие вещицы "дразнилками", - старина", - произнес голос.
Этот голос был Алану знаком. Он принадлежал сучьему щеголю, ездившему на "торонадо". Джорджу Старку.
"Мы этот магазин называем Эндсвилль, - сказал тот же голос. Здесь продается все, что душе угодно".
Алан увидел большую змею, похожую на питона, с головкой как у гремучей, ползающей среди множества компьютеров на приливке с табличкой СВОБОДНО В ПРОДАЖЕ. Он хотел убежать, но рука, без линий на ладони, схватила его за плечо и остановила.
"Не стесняйся, старина"- настойчиво сказал голос. - Бери, что хочешь. Бери то, на что глаза глядят... и плати".
Но какую бы вещь Алан не взял в руки, она тут же превращалась в почерневший, обугленный ремень, которым был пристегнут его сын.
Глава восьмая
1
У Дэнфорта Китона опухоли мозга не было, но головной болью он страдал жестокой, когда ранним субботним утром сидел в своем кабинете. На столе рядом с кипой налоговых квитанций за 1982-1989 годы лежала корреспонденция - письма из Бюро Налоговой Инспекции штата Мэн и копии писем, которые он посылал в ответ.
Последнее время у него все стало валиться из рук. Китон это понимал, но ничего не мог поделать с собой.
Вчера вечером он ездил в Люистон, возвратился в Рок около половины первого ночи и до утра мерил шагами свой домашний кабинет, пока его жена, выпив снотворное, крепко спала наверху, в спальне. Он обратил внимание, что то и дело косит на небольшой гардероб в углу кабинета. Там, на верхней полке лежали свитера. Большинство из них были старые и тронутые молью. Под ними пряталась деревянная резная шкатулка, смастеренная отцом еще до того, как болезнь нависла над ним грозовой тучей, отняв память инавыки. В шкатулке хранился револьвер.
Китон обнаружил, что все чаще возвращается мысленно к револьверу. Не для себя, нет - во всяком случае до поры до времени. Для Них. Преследователей.
Без четверти шесть он вышел из дома и поехал тихими рассветными улицами к зданию Муниципалитета. Эдди Уорбертон, с метлой в руках и сигаретой Честерфилд в зубах (золотой орден Святого Кристофера, приобретенный им накануне в Нужных Вещах, был надежно спрятан под рабочей синей блузой) провожал его взглядом, пока Китон медленно поднимался на второй этаж. Они не обменялись ни словом. Эдди за последний год успел привыкнуть к появлению Китона в неурочные часы, а Китон вообще давно перестал замечать Эдди.
Китон собрал бумаги, справился с желанием разорвать их на клочки и пустить по ветру, и стал просматривать и сортировать. Письма Бюро Налоговой Инспекции в одну кипу, свои ответы - в другую. Эти письма он хранил в нижнем ящике шкафа и ключ от этого ящика был только у него.
Почти под каждым письмом стояла пометка - ДК/ШЛ. ДК, конечно, обозначало Дэнфорт Китон, а ШЛ - Ширли Лоренс, его секретарша, стенографировавшая и печатавшая корреспонденции. Но инициалы инициалами, а ни одного из ответных писем Китона она тем не менее не видела.
Иногда бывает полезно держать что-то в секрете даже от собственной секретарши.
Просматривая письма, Китон наткнулся на фразу: "... а также мы обнаружили расхождения в квартальном отчете под номером 11 за 1989 год". Он быстро отложил письмо в сторону.
Еще одна фраза: "... у нас возник целый ряд вопросов, связанных с образцом заполнения формуляров по выплате компенсаций за последний квартал 1987 года..."
В архив.
Следующий. "... считаем вашу просьбу об отсрочке ревизии необоснованной на этот раз..."
Они мелькали перед его глазами как, назойливое конфетти на карнавале.
"...вопросы по поводу финансирования лесонасаждений..." "... мы не обнаружили записей о городской..." "... распределение фондов, выделенных на городские нужды, не подтверждено документально..." "... отсутствие расходных чеков должно быть..." "... утечка наличных средств не обоснована..." "... запрос о полном документальном отчете на расходы..." И, наконец, последнее, поступившее вчера. То, что заставило его ехать в Люистон и где, как он поклялся себе вчера вечером, ноги его больше не будет.
Китон смотрел на письмо невидящим взором. В голове стучали отбойные молотки. По позвоночнику отекала струйка холодного липкого пота. Под глазами чернели круги усталости. Застывшая слюна скопилась в углу рта.
БЮРО НАЛОГОВОЙ ИНСПЕКЦИИ Госдепартамент Ашуста, штат Мэн, 04330
Китону казалось, что заголовок под оттиском печати кричит на него, а обращение - холодное, сухое и угрожающе формальное:
Члену Городской Управы города Касл Рок. И все. Никаких тебе "Дорогой Дэн" или "Уважаемый мистер Китон". Никаких добрых пожеланий семье в постскриптуме. Письмо дышалохолодной ненавистью, словно, острый конец сосульки.
Они делали провести ревизию бухгалтерских книг. Всех.
Налоговых городских отчетов, записи финансовых федеральных поступлений, записи по городским расходам, отчеты по расходам на дорожно- ремонтные работы, сетка муниципального и законодательного бюджета, отчет по доходам и расходам Департамента парков и скверов, даже отчет по расходом и финансированию экспериментальной теплицы.
Они хотели получить все и получить это все 17 октября. До срока оставалось всего пять дней. Они.
Письмо было подписано Государственным Казначеем, Государственным Ревизором и даже, что наводило на еще более грустные размышления. Генеральным Прокурором штата Мэн. Подписи были собственноручные, не копии.
"Они", - прошептал Китон письму. Он стиснул бумагу в кулаке, и она жалобно зашуршала. Китон оскалил зубы и зарычал: "Они-и-и".
Он отшвырнул письмо на кипу уже сложенных. Потом закрыл папку. На обложке было аккуратно напечатано: КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ, БЮРО НАЛОГОВОЙ ИНСПЕКЦИИ ШТАТА МЭН. Китон долго и тупо смотрел на папку. Затем выхватил из письменного прибора ручку (прибор был подарком от сотрудников Окружной Торговой Палаты) и широким росчерком нацарапал БЮРО УБЛЮДКОВ ШТАТА МЭН. Полюбовавшись результатом, написал ниже БЮРО КРЕТИНОВ ШТАТА МЭН. Он держал ручку, зажав ее в кулаке, и размахивал ею, словно ножом. А потом швырнул через всю комнату. Она шлепнулась на пол в углу с легким стуком.
Китон захлопнул папку, потом ту, в которой хранились его собственные ответные письма, подписанные также инициалами секретарши, но уже как положено по рангу, строчными буквами. Эти письма, оказавшиеся в результате бесплодными, он вымучивал долгими бессонными ночами. На лбу у Китона вспухла и пульсировала вена.
Скачать книгу [0.39 МБ]
Пирамида