— Ты упорно не желаешь поумнеть. Пол, — прошептала она.
— Верно, Энни, один из нас должен хотя бы постараться поумнеть, а ты не очень стараешься. Ну пойми хотя бы: думать, что я полз, — это безу…
— Сколько раз?
— Три.
— Первый раз — за лекарством?
— Да. Новрил.
— Второй раз — чтобы поесть.
— Правильно.
— Третий раз — за водой.
— Да. Энни, у меня кружится…
— Ты наполнил кувшин в ванной.
— Да…
— Один раз — лекарство, один раз — еда, один раз — вода. — Да, говорю тебе! — хотел крикнуть он, но из его горла вырвался только безжизненный хрип.
Она снова сунула руку в карман юбки и извлекла оттуда нож мясника. Его острое лезвие сверкало при свете утреннего солнца. Вдруг она повернулась и швырнула нож в стену. Уверенное, неосознанно-изящное движение профессионала. Лезвие ударилось в штукатурку под Триумфальной аркой и дрожа застряло в стене.
— Я немножко пошарила у тебя под матрасом, прежде чем подготовить тебя к операции. Я думала, что найду капсулы. Нож оказался сюрпризом. Я чуть не порезалась. Но это же не ты положил его туда, правда. Пол?
Он не ответил. Мысли с бешеной скоростью носились по кругу, беспорядочно ныряли вниз и взлетали вверх, как на чертовом колесе. Подготовить к операции? Ему это не послышалось? К операции? К нему вдруг пришла твердая уверенность, что сейчас она вынет нож из стены и приступит к кастрации.
— Нет, ты его туда не клал. Ты раз выходил за лекарством, раз за едой и раз за водой. А этот нож… он, наверное, сам прилетел сюда и заполз к тебе под матрас. Вот что, надо полагать, произошло! — Пронзительный иронический смех.
К ОПЕРАЦИИ??? Боже милостивый, что это она говорит?
— Черт побери! — заорала она. — Черт тебя побери! Сколько раз?
— Хорошо! Ладно! Я взял нож, когда выезжал за водой! Сознаюсь! А если ты считаешь, что я выезжал еще сколько-то раз, то считай сама! Хочешь пять раз, пусть будет пять. Хочешь двадцать, пятьдесят, сто — значит, так и было. Я согласен.
Я выезжал из комнаты столько раз, сколько ты думаешь.
Под действием ярости и наркотика он на минуту позабыл про не вполне ясный, но жуткий смысл, заключенный в словосочетании подготовить к операции. Ему очень многое хотелось ей сказать, даже при том, что он не сомневался, что параноики типа Энни не признают самых очевидных вещей. Воздух сейчас очень влажный; скотч плохо держится при высокой влажности; многие полоски скотча просто отклеились и случайный сквозняк сдул их. И еще крысы. В погребе сейчас полно воды, хозяйки в доме не было, так что Пол не удивлялся, слыша за стенами крысиный писк. Естественно, они наводнили дом, привлеченные разбросанными повсюду мерзкими объедками Энни. Вот они и были теми гномами, которые отклеивали скотч. Но от этих объяснений Энни просто отмахнется. В ее глазах Пол уже чуть ли не готов бежать Нью-йоркский марафон.
— Энни… Энни, что ты имела в виду, когда сказала, что подготовила меня к операции? Но Энни интересовал другой вопрос.
— Я бы сказала, семь раз, — тихо произнесла она. — Минимум семь. Ты выходил семь раз?
— Если тебе так хочется, то семь. А что ты имела в виду…
— Я вижу, ты продолжаешь упрямиться, — сказала она. — Надо полагать, такие, как ты, настолько привыкли сочинять ради денег, что не могут остановиться и лгут, когда не надо. Но ничего, Пол. Выходил ты семь раз, или семьдесят, или семью семьдесят, важен принцип. А принцип от этого не меняется. Как не меняется состояние.
Он уплывал все дальше, дальше, дальше. Он прикрыл глаза. Ее голос доносился издалека… Сверхъестественный глас с небес. Богиня, подумал он.
— Пол, тебе приходилось читать о том, как раньше работали на алмазных копях в Кимберли?
— Я написал об этом книгу, — сказал он неизвестно зачем и рассмеялся.
(к операции? подготовить к операции?)
— Иногда туземцы крали алмазы. Заворачивали их в листья и засовывали себе в задний проход. И если охрана не замечала этого на выходе из шахты, они убегали. И знаешь,что делали англичане, если ловили воров, пока те еще не перебрались через реку Оранжевую на территорию буров?
— Наверное, убивали, — ответил Пол, не открывая глаз.
— Вовсе нет! Это было бы все равно что выбрасывать дорогую машину, если поломается какая-нибудь пружина. Если они ловили беглецов, то принимали меры, чтобы те не могли убежать, но могли работать. Что может помешать бегству? Хромота, Пол. Вот что мы с тобой сделаем. Пол. Ради моей безопасности… и твоей тоже. Верь мне, тебя нужно защитить от тебя самого. Помни, сначала будет больно, а потом все окажется позади. Постарайся держать это в голове.
Ужас охватил его, как порыв леденящего ветра, прорвавшийся сквозь пелену забытья, и Пол открыл глаза. Она встала и стянула с него простыню, открыв искалеченные босые ноги.
— Нет. — сказал он. — Энни… нет… Не знаю, что у тебя па уме, но мы же можем об этом поговорить? Пожалуйста…
Она наклонилась, а когда выпрямилась, то в одной руке у нее был топор, а в другой — паяльная лампа. Лезвие топора блестело. На паяльной лампе было выгравировано: Bemz-0-matiC. Энни наклонилась снова и подняла с пола коробок спичек и темную бутыль. На ярлыке бутыли было написано: «Бетадин».
Ему не суждено забыть эти предметы, эти слова, эти названия.
— Нет, Энни! — закричал он. — Энни, я останусь! Я даже не буду вставать с постели! Пожалуйста! Ради Бога, не надо меня рубить!
— Все будет в порядке, — ответила она; лицо ее опять приобрело отрешенное выражение, выражение выключенности, недоуменной пустоты, и, еще прежде чем бушующая огненная паника полностью захлестнула его мозг, он подумал, что, когда все будет закончено, у Энни останется только смутное воспоминание о том, что она сделала, подобное смутным воспоминаниям о том, как она убивала, убивала детей, стариков, неизлечимых больных, Эндрю Помроя. Да что говорить, эта женщина получила профессиональный диплом в 1966 году и тем не менее сказала несколько минут назад, что проработала медсестрой десять лет. Этим, вот топором она убила Помроя. Я знаю. Он еще пытался кричать и умолять, но вместо слов у него выходило только нечленораздельное бормотание. Он хотел отвернуться, отвернуться от нее, и ноги взорвались болью. Он хотел подтянуть их, защитить, и болью взорвалось колено.
— Еще минуточку. Пол. — сказала она, отвинтила крышку с бутыли с бетадином и полила красновато-коричневой жидкостью его левую щиколотку. — Еще минуточку, и все кончится.
Она протерла лезвие топора: на ее мощном правом запястье выступили жилы, и Пол увидел, как сверкнул аметист перстня, который она по-прежнему носила на розовом безымянном пальце. Она смочила лезвие топора бетадином. Пол почувствовал специфический больничный запах. Этот запах означал, что операция начинается.
— Будет чуть-чуть больно. Пол. Но ничего страшного. — Она повернула топор и смочила другую сторону лезвия. Пол заметил несколько пятен ржавчины, затем они скрылись под слоем вязкой жидкости.
— Энни Энни пожалуйста Энни пожалуйста пет пожалуйста не надо Энни я клянусь я буду хорошим клянусь Богом я буду хорошим пожалуйста дай мне шанс исправиться НЕТ ЭННИ ПОЖАЛУЙСТА ДАЙ МНЕ СТАТЬ ХОРОШИМ…
— Сначала чуть-чуть больно. А потом, Пол, это гадкое дело будет позади.
Она швырнула бутыль бетадина через плечо: лицо ее оставалось невыразительным, пустым и в то же время удивительно твердокаменным. Она перехватила топор левой рукойпочти у самого лезвия и расставила ноги, как деревянный болван.
— ЭННИ ПОЖАЛУЙСТА НЕ НАДО ДЕЛАТЬ МНЕ БОЛЬНО!
Ее взгляд был мягким и рассеянным.
— Не волнуйся, — сказала она. — Я опытная медсестра.
Топор со свистом опустился и погрузился в плоть Пола Шелдона над его левой щиколоткой. Боль разлилась по всему телу, как будто в него вонзилось гигантское копье. Еелицо, забрызганное темно-красной кровью, походило на лицо индейца в боевой раскраске. Брызги крови попали и на стену. Пол услышал, как лезвие со скрипом рассекло кость. Не понимая до конца, что происходит, он посмотрел на нижнюю часть своего тела. Простыня быстро краснела. Пальцы его ног дергались. Затем он увидел, как она вновь поднимает топор. Волосы ее выбились из-под заколок, и беспорядочные локоны обрамляли пустое лицо.
Несмотря на боль. Пол попытался убрать ногу и увидел, что голень сдвинулась, а стопа осталась на прежнем месте. Его усилие привело лишь к тому, что трещина в ноге стала шире, раскрылась, как большой рот. Он еще успел осознать, что его стопа теперь соединена с верхней частью ноги лишь тонким слоем плоти, и топор тут же опустился снова, точно в свежую рану, и застрял в матрасе. Звякнули пружины.
Энни извлекла топор и отложила его в сторону. Мгновение она с отрешенным видом смотрела на хлещущую из обрубка кровь, затем взяла коробок, зажгла спичку, взяла паяльную лампу с гравировкой Bemz-0-matiC и повернула вентиль. Послышалось шипение. На том месте, где еще недавно находилась часть Пола, хлестала кровь. Энни осторожно поднесла спичку к соплу Bemz-0-matiC. Раздалось «пах!», и возникла длинная желтая струя пламени. Энни подкрутила вентиль, и пламя стало голубоватым.
— Зашивать не могу, — сказала она. — Мало времени. Жгут не поможет. Мне надо
(прополоскать)
Прижечь.
Она наклонилась. Пламя паяльной лампы коснулось кровоточащего обрубка, и Пол закричал.
Струйка дыма взвилась вверх. Сладковатый дымок. Они с первой женой проводили медовый месяц на Мауиnote 31.Устроили луауnote 32.Сейчас сладковатый залах дыма напомнил ему запах поросенка, которого достали из ямы, где он коптился на палке целый день. Поросенок весь почернел и буквально распадался на части.
В его теле вопила боль. Он вопил.
— Почти все, — сказала Энни и повернула вентиль: нижняя простыня загорелась около обрубка его ноги, уже не кровоточащего, зато черного, как тот поросенок, когда его вытащили из ямы: Эйлин отвернулась, но Пол завороженно смотрел, как с него стаскивали шкуру — легко, как снимали бы с человека футболку.
— Почти все…
Она выключила паяльную лампу. Нога Пола лежала среди пляшущих язычков пламени, а дальше валялась отрубленная ступня. Энни наклонилась и выпрямилась. В руках у нее оказался старинный знакомец Пола — желтое пластмассовое ведро. Энни залила огонь.
А он кричал, кричал. Боль! Богиня! Боль! О Африка!
Она стояла и смотрела на него, на почерневшую, залитую кровью простыню с выражением отрешенной сосредоточенности. Ее лицо было лицом женщины, только что услышавшей по радио о том, что землетрясение в Пакистане или Турции унесло десять тысяч человеческих жизней.
— Ты будешь в порядке. Пол, — сказала она, но в голосе вдруг зазвучал страх. Глаза ее быстро блуждали по комнате, как в тот раз, когда ей показалось, что пламя сгорающей рукописи может вызвать пожар. Вдруг взгляд ее остановился на чем-то: она как будто вздохнула с облегчением. — Сейчас вынесу мусор.
Она взяла в руки его ступню. Пальцы на ней все еще конвульсивно дергались. Они замерли лишь тогда, когда она уже подходила к двери. Пол разглядел шрам на внутренней стороне стопы и вспомнил, откуда взялся этот шрам. Еще в детстве он наступил на осколок бутылки. Может, это было на Ревир-Бич? Вероятно, там. Он вспомнил, как он плакал тогда и как отец сказал ему, что это всего-навсего небольшой порез. Отец сказал, что Пол ведет себя так, словно ему отрезали ступню целиком.
Энни остановилась в дверях и оглянулась на Пола, вопящего и извивающегося на обгоревшей и пропитанной кровью простыне. Его лицо было белым, как лицо мертвеца.
— Теперь я стреножила тебя, — сказала она, — и винить в этом надо тебя, а не меня.
Она удалилась.
Удалился и Пол.23
Облако вернулось. Пол нырнул в него, и ему было безразлично, что это облако могло в этот раз быть облаком не беспамятства, а смерти. Он почти надеялся, что так и будет. Только… пожалуйста, чтобы не было больно. Не надо памяти, не надо боли, не надо ужаса, не надо Энни Уилкс.
Он нырнул — нырнул в облако; сквозь пелену до него доносились его собственные крики и запах его собственного обгорелого мяса.
Все мысли уплывали прочь, осталось только:
Богиня! Убью тебя! Богиня! Убью тебя! Богиня!
Потом пришло ничто.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОЛ
Бесполезно. Я пыталась заснуть целых полчаса, и все впустую. Писать здесь — своего рода наркотик. Это единственное, что я делаю с удовольствием, и даже предвкушаю это удовольствие. Сейчас я прочла то, что написала… И мне это показалось неплохо, читается с интересом. Я понимаю, что для меня это читается с интересом потому, что я дополняю написанное своей фантазией и памятью, посторонним же все эти кусочки не скажут ничего. То есть опять суета и тщеславие. А кажется своего рода магией, волшебством… В настоящем жить я не в силах. Я с ума схожу от настоящего.Джон Фаулз «Коллекционер».1
ГЛАВА 32
— Господи Иисусе, — просто ал Йе и ко вульсив о рва улся вперед.
Джеффри удержал друга за плечо, еумолч ый бой бараба ов пульсировал у его в голове как приз ак ачи ающейся предсмерт ой горячки.
Пчелы жужжали, о и од а е садилась а их; все о и летели мимо в сторо у поля ы, как будто их притягивал маг ит, и Джеффри с горечью подумал, ч о э о маг и — о и2
Пол поднял машинку и потряс ее. На доску, лежащую на ручках кресла, упал маленький кусочек металла. Пол поднял его и осмотрел.
Буква «т». Машинка только что выплюнула букву «т».
Надо жаловаться руководству, подумал Пол. Я не просто попрошу новую машинку, я ее, черт возьми, потребую. У нее есть деньги — я знаю, есть. Может, они в банке, зарытой под сараем, может, замурованы в стене ее Места для Смеха, но у нее есть бабки, и вот тебе раз, о Господи, «т», такая частая буква…
Разумеется, он ничего не будет просить у Энни, тем более требовать. Когда-то здесь был человек, который мог бы ее о чем-нибудь попросить. Тот человек намного сильнее страдал от боли, и у него не было причин цепляться за жизнь, не было даже этой паршивой книги. Тот человек попросил бы. Невзирая на боль, у того человека достало бы сил, чтобы хоть попытаться бороться с Энни Уилкс.
Тем человеком был он, и, наверное, сейчас ему должно быть стыдно, но у того человека было два важнейших преимущества: у того человека было две ступни… и два больших пальца на руках.
Пол поколебался какое-то время, затем перечитал последнюю строчку (мысленно вставляя пропущенные буквы), после чего просто вернулся к работе.
Лучше так.
Лучше не просить.
Лучше не дразнить.
За окном жужжали пчелы.
Был первый день лета.3
Сами.
— Пусти! — прорычал Йен, и повернулся к Джеффри, сжав правую руку в кулак.
Его лицо сделалось иссиня-багровым, глаза выкатились, как у безумца, и он, казалось, совершенно не отдавал себе отчета в том, что удерживаем его вдали ол любимой. Джеффри понял, что зрелище, открывшееся им, когда Еэекия раздвинул скрывавшие их кусты, практически довело Йена до сумасшествия, что он, балансирует на краю обрыва, и достаточно малейшего толчка, чтобы он окончательно сорвался в пропасть. Если это произойдет. Йен, увлечет Мизери за собой и она погибнет.
— Йен…
— Пусти, я сказал! — Гнев придал ему силы, он, рванулся вперед, и Езекия испуганно забормотал:
— Не надо, босс, пчелы злые будут, кусать миссус будут…
Йен, казалось, не слышал; в глазах его сверилась слепая ярость. Внезапно он лягнул Джеффри и одновременно ударил его кулаком в скулу. Перед глазами Джеффри поплыли темные звезды.
Тем не менее он, вовремя заменил, что Езекия уже занес для удара гоша, смертоносный мешочек с песком, привязанный кожаным ремнем к палке — излюбленное орудие буркадля подобных дел, — и успел прошипеть:
— Нет! Я справлюсь сам!
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида