– Я не знаю, куда идти, – признался Норман, оглядываясь вместе с быком. – А время поджимает, но, черт бы их побрал, дом такой большой! Комнат двадцать, не меньше.
Фердинанд направил рога в сторону двери напротив кухни.
– Попробуй заглянуть сюда.
– Какого черта, это, наверное, кладовка.
– Я так не думаю, Норм. Вряд ли они стали бы вешать на дверь кладовки табличку «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», как ты думаешь?
А бык ведь прав. Норман подошел к двери, на ходу снимая маску с руки и заталкивая ее в карман (и заметив большую кастрюлю из-под спагетти, оставленную для просыхания на полке над мойкой), затем постучал в дверь. Тишина. Он попробовал повернуть дверную ручку. Она легко поддалась. Он открыл дверь, похлопал ладонью по стене справа, нащупал выключатель и зажег свет.
Подвешенная под потолком люстра осветила письменный стол– настоящий динозавр, – заваленный горами бумажного мусора. На куче бумаг балансировала золоченая табличка «АННА СТИВЕНСОН», внизу стояла другая надпись: «БЛАГОСЛОВИ ЭТУ МЕССУ». Висевшая на стене фотография изображала двух женщин, в одной Норман без труда узнал покойную великую Сьюзен Дэй. Другой оказалась седоволосая сучка с газетного фото, та, которая смахивала на Мод. Две шлюхи обнимались и с улыбкой преданно заглядывали в глаза друг другу, как истинные лесбиянки.
Боковую стену кабинета занимали шкафы для бумаг. Норман приблизился к одному из них, опустился на колено и потянулся было к шкафу, помеченному буквами Д-Е, затем остановился. Роуз больше не пользуется фамилией Дэниэлс. Он не мог вспомнить, откуда ему это известно: то ли Фердинанд сообщил, то ли он сам пришел к такому выводу по каким-то признакам или благодаря интуиции, но знал он это наверняка. Она вернулась к своей девичьей фамилии.
– Ты до последнего дня своей жизни останешься Роуз Дэниэлс, – пробормотал Норман негромко, дергая дверцу шкафа с буквой М. Дверь не хотела открываться. Она была заперта.
Проблема, но довольно мелкая. Он найдет в кухне что-нибудь, чтобы взломать дверцу. Норман повернулся, собираясь выйти из кабинета, но вдруг замер: его взгляд привлекла плетеная корзинка, стоявшая на углу стола. С ручки корзинки свисала карточка, на которой готическим шрифтом было написано: «ОТПРАВЛЯЙСЯ В ПУТЬ, ПИСЬМЕЦО». В корзинке лежало несколько готовых к отправке писем, и под конвертом, адресованным дирекции компании кабельного телевидения «Лейкленд», он увидел следующее:
/ендон
/рентон-стрит
«...ендон?»
«Макклендон?»
С выпученными от возбуждения глазами он выхватил письмо, перевернув корзинку и высыпав ее содержимое на пол.
Да, Макклендон, Боже мой – Рози Макклендон! А чуть ниже уверенным разборчивым почерком адрес, ради которого он готов пройти все муки ада: 897, Трентон-стрит.
Из-под груды оставшихся листовок, рекламировавших приуроченный к началу лета пикник «Дочерей и сестер», торчало хромированное лезвие ножа для вскрытия писем. Норман схватил нож, вспорол конверт и, не думая, сунул его в задний карман брюк. В то же время он снова вытащил маску и надел ее на руку. В конверте находился
один-единственный фирменный бланк со стандартной шапкой, на котором имя АННА СТИВЕНСОН было написано более крупным шрифтом, чем название «Дочери и сестры».
Норман бегло взглянул на это маленькое проявление тщеславия, затем принялся водить маской над текстом письма, позволяя Фердинанду читать его. Почерк Анны Стивенсон оказался крупным и изящным – кое-кто, наверное, счел бы его даже слегка вычурным. Влажные и липкие от пота пальцы Нормана дрожали и конвульсивно сжимались внутри маски Фердинанда, заставляя быка корчиться в уродливых гримасах и ужимках.
«Дорогая Рози!
Мне просто захотелось написать вам несколько строк в ваше новое жилище (ибо мне известно, насколько важными являются такие первые письма!) и сказать вам, как я счастлива, что вы пришли к нам в «Дочери и сестры», как счастлива я, что мы смогли оказать вам помощь. Мне также хотелось сообщить, как я ужасно обрадовалась вашей новой работе, – меня неоставляет предчувствие, что вы не задержитесь на Трентон-стрит слишком долго!
Каждая попадающая в «Дочери и сестры» женщина обновляет жизнь других – тех, кто сопровождает ее в период залечивания душевных ран, и тех, кто появится после ее ухода, поскольку все женщины оставляют после себя частичку собственного опыта, силы и надежды.
Моя надежда состоит в том, чтобы видеть вас часто, Рози, и не потому, что до полного выздоровления вам предстоит пройти еще долгий путь, не потому, что вас обуревает множество чувств (главенствующим среди них, смею предположить, является гнев), с которыми вы пока не справились; но потому, что ваш долг – передавать другим то, чему научились здесь, Вероятно, мне нет нужды напоминать вам обо всем этом, но...»
Тишину нарушил щелчок – довольно слабый, но показавшийся ему оглушительным. За щелчком последовал другой звук: пи-пи-пи-пи. Сработала сигнализация. У Нормана появилась компания.
6
Анна совершенно не обратила внимания на зеленый «темпе», припаркованный у тротуара в полутора кварталах от дома «Дочерей и сестер». Она полностью отдалась во власть собственной фантазии, глубоко погрузившись в пучину грез, о которых не рассказывала никому, даже личному терапевту, – грез, которые она приберегала на такие ужасные дни, как сегодняшний. В них она представляла себя на обложке журнала «Тайм». Но не свой снимок, а написанный маслом портретный набросок, выдержанный в голубых тонах (голубой больше всего ей к лицу, а легкая расплывчатость портрета скроет полноту, которая, несмотря на все старания, в течение последних двух или трех лет безжалостно расправлялась с ее талией, некогда вызывавшей зависть окружающих). На портрете она оглядывалась через левое плечо, позволяя художнику потрудиться над ее красивым профилем, и волосы ниспадали на правое плечо снежной лавиной.Возбуждающейснежной лавиной.
И простая, непритязательная надпись: «АМЕРИКАНСКАЯ ЖЕНЩИНА».
Она свернула на ведущую к крыльцу дорожку, неохотно расставаясь с мечтами (в которых как раз подобралась к тому месту, где автор сопровождающей статьи писал: «Невзирая на тот факт, что, по ее утверждению, она помогла вернуться к жизни более чем полутора тысячам много претерпевшим на своем веку женщин, Анна Стивенсон остается удивительно, даже трогательно скромной...»). Выключив зажигание своего «инфинити», она еще минутку посидела в машине, осторожными движениями массируя кожу нижних век.
Питер Слоуик, которого после развода она неизменно называла либо Петром Великим, либо Чокнутым марксистом Распутиным, при жизни был порядочным трепачом, и друзья его, похоже, решили провести поминальную службу в том же ключе. Разговоры продолжались и продолжались без конца, каждый следующий «букет воспоминаний» (она невольно подумала, что без колебаний выпустила бы пулеметную очередь в политически безупречных пустобрехов, проводящих свои дни за изобретением подобных цветистых и ничего не значащих фраз) оказывался длиннее предыдущего, так что к четырем часам, когда они, наконец, добрались до застолья с едой и вином – домашнего приготовления и отвратительного вкуса, такого, которое наверняка купил бы Питер, если бы его отправили за покупками по магазинам, – ей казалось, будто форма сидения раскладного стула на всю жизнь отпечаталась на ее ягодицах. Впрочем, она не допускала даже мысли о том, чтобы покинуть службу до ее окончания – например, улизнуть незаметно после первого бутерброда величиной в мизинец и символического глотка вина. На нее ведь смотрят, ее поведение оценивают. В конце концов, она Анна Стивенсон, значительная фигура в политическом истеблишменте городу, и среди собравшихся немало людей, с которыми ей следует поговорить после завершения официальных церемоний. К тому же она хотела, чтобывидели,как она разговаривает
с этими людьми, потому что именно так и вращается вся карусель.
В довершение ко всему за каких-то сорок пять минут ее радиотелефон звонил трижды.Неделямион валялся в сумочке без дела, но тут, в тот момент, когда вдруг воцарялась тишина, нарушаемая лишь редкими сдавленными всхлипываниями тех, кто не мог сдержаться, проклятый прибор словно сорвался с цепи. После третьего звонка Анне надоели поворачивающиеся в ее сторону головы, и она выключила чертов телефон. В душе она надеялась, что никого из женщин не прихватили во время пикника родовые схватки, никому из детей не угодила в голову подкова, и, самое главное, она надеялась, что муж Рози не объявился на пикнике. Впрочем, по поводу последнего Анна не испытывала особой тревоги: не настолько он глуп. Как бы там ни было, тот, кто звонил по номеру радиотелефона,наверняка сначала попытался разыскать ее в «Дочерях и сестрах», так что первым делом она проверит сообщения на автоответчике – прослушает их, пока будет находиться в туалете. Эти два занятия в большинстве случаев вполне совместимы.
Она вышла из машины, заперла дверцу на ключ (даже в таком благополучном районе никогда не мешает быть предусмотрительной) и поднялась по ступенькам крыльца. Думая о своем, она открыла входную дверь с помощью электронной карточки и выключила запищавшую сигнализацию; сладостные обрывки грез(единственная женщина своего времена, пользующаяся безраздельной любовью а уважением всех фракций столь неоднородного и порой противоречивого женского движения)все еще кружились в ее сознании.
– Привет, дом! – крикнула она, входя в коридор. Ответом ей стала тишина, но именно такого она и ожидала... и, признаться откровенно, на такой ответ и надеялась. При определенном везении можно будет в течение двух, а то и трех часов наслаждаться благословенной тишиной до того, как в коридорах снова зазвучат ежевечерние смешки, шипение душа, хлопанье дверей и лязг посуды.
Анна прошла в столовую, раздумывая, не понежиться ли в ванне, чтобы как-то скрасить один из худших за последнее время дней. Затем остановилась и уставилась, нахмурившись, на дверь своего кабинета. Она была открыта.
– Черт возьми, – пробормотала она. – Черт возьми!
Если и существовало что-то, не нравившееся ей больше всего – за исключением людей, обожавших прикасаться-дотрагиваться-обниматься, – так это вторжение в ее частные владения. Дверь кабинета не была снабжена замком, ибо Анна не позволяла себе опускаться до такого. В конце концов, это ее кабинет, ее дом; попадающие сюда женщины оказываются здесь лишь благодаря ее щедрости и живут здесь за ее счет. Замок на двери просто не нужен. Достаточно одного только ее желания, чтобы они не совали нос, пока их не пригласят.
Так оно и было, однако время от времени кому-то из женщин казалось, что ониобязательно должнывоспользоваться каким-то документом,обязательно должныприбегнуть к услугам установленной в кабинете фотокопировальной машины (работающий быстрее, чем та, которая стоит внизу, в общей комнате), что ониобязательно должныразыскать в ее кабинете марку или конверт, и время от времени такие бесцеремонные личности врывались в ее частное владение, рылись среди не принадлежавших им вещей и бумаг, смотрели на предметы, возможно не предназначенные для постороннего взгляда, отравляли воздух вонью дешевых духов, купленных в ближайшей аптеке...
Анна взялась за дверную ручку и застыла, вглядываясь в темноту комнаты, служившей кладовкой в те дни, когда она была еще девочкой. Ее ноздри вздрогнули, и морщины налбу стали еще резче. Все верно, запах присутствовал, но то не были дешевые духи. Запах напомнил ей о Чокнутом марксисте. То был...
«От всех моих людей пахнет „Инглиш Ледером“ или не пахнет ничем».
О Господи! Святой Иисус!
По рукам поползли мурашки. Анна принадлежала к тем женщинам, которые гордятся своим здравомыслием, но неожиданно легко представила призрак Питера Слоуика, поджидающий ее во мраке кабинета, тень столь же бесплотная, как и запах его любимого одеколона...
Взгляд ее глаз зафиксировался на единственном огоньке в темноте комнаты. Красная сигнальная лампочка автоответчика яростно мигала, как будто всем ее знакомым вздумалось позвонить именно сегодня. И что-то все-таки случилось. Внезапно она поняла это. Что-то случилось, чем и объясняются звонки на радиотелефон... а она, дура набитая, отключила его, чтобы на нее не пялились окружающие. Что-то все-таки произошло, скорее всего в Эттингере. Кто-то пострадал. Или, упаси Бог...
Она шагнула в кабинет, нащупала выключатель на стене справа от двери, и вдруг оцепенела, озадаченная тем, что обнаружили ее пальцы. Рычажок выключателя был поднят, и это означало, что свет должен гореть, но не горел.
Анна дважды щелкнула выключателем – вверх-вниз, вверх-вниз, – хотела было сделать это и в третий раз, но в этот миг на ее правое плечо опустилась рука.
Она закричала в ответ на по-хозяйски уверенное прикосновение, закричала в полный голос, издавая душераздирающий вопль, перед которым меркли голоса героинь фильмов ужасов, а когда другая рука вцепилась ей в левое предплечье, когда сильные руки повернули ее и перед глазами возник темный силуэт на фоне яркого света из кухни, оназакричала снова.
Существо, прятавшееся за дверью и поджидавшее ее, был не человек. Над макушкой его головы торчали рога, казавшиеся разбухшими от странных наростов. Это был...
– Viva el toro, – произнес густой голос, и она поняла, что на самом деле перед ней человек, мужчина в маске, но эта мысль не принесла ей облегчения, потому что она догадывалась, она почти не сомневалась в том,ктоименно стоит перед ней.
Анна вырвалась из его рук и попятилась к письменному столу. Она по-прежнему ощущала запах одеколона «Инглиш Лед ер», но теперь к нему примешивались и другие. Горячая резина. Пот. И моча. Не ее ли случайно? Неужели она обмочилась от страха? Она не знала. Нижняя часть ее тела полностью онемела.
– Не прикасайтесь ко мне, – сказала она дрожащим голосом, разительно отличающимся от привычного спокойно-властного тона. Вытянув руку за спиной, она попыталась нащупать кнопку вызова полиции. Где-то она есть, черт возьми, где-то здесь, погребенная под кипами бумаг.
– Анна-Анна-бо-Банна, банана-фанна-фо-Фанна, – нараспев протянул человек в рогатой маске с интонациями глубокой задумчивости, затем рывком захлопнул за собой дверь. Они очутились в кромешной тьме.
– Не подходите, – выдавила она, обходя вокруг стола, скользя вдоль стола. Если бы только ей удалось проскочить в туалет, запереться...
– Фи-фай-мо-Манна...
Слева от нее. И близко. Она бросилась в противоположную сторону, но недостаточно проворно. Ее обхватили крепкие руки. Она снова попыталась закричать, но руки сжали ее мертвой хваткой, выдавливая воздух из легких. У нее перехватило дыхание.
«Будь я Мизери Честин[4],я бы..,» – подумала она, и в эту секунду зубы Нормана впились в ее горло, он терся об нее всем своим телом, как озабоченный подросток на аллее Проституток, а потом его зубыпрокусилиее горло, и что-то теплое полилось по груди, но она уже больше ничего не ощущала.
7
К тому времени, когда прозвучали последние вопросы, подписаны последние заявления и заполнены все бланки, голова Рози кружилась, как волчок, ее не покидало легкое чувство собственной нереальности, словно после растянувшегося на весь день изнурительного экзамена.
Густафсон вышел из комнаты, чтобы подшить документы в нужную папку, неся бумаги перед собой так, будто держал в руках чашу Грааля, и Рози встала. Она направилась к Биллу, который поднялся одновременно с ней. Герт покинула комнату чуть раньше, отправившись на поиски туалета.
– Мисс Макклендон? – окликнул ее Хейл. Усталость Рози мгновенно испарилась, уступив место внезапному тошнотворному предчувствию. Хейл стоял рядом; она осталась с ним наедине, Билл слишком далеко, чтобы услышать что-либо из сказанного, и, когда коп откроет рот, он заговорит тихим заговорщическим тоном. Он посоветует ей прекратить молоть чепуху о муже, бросить эти глупости поскорее, пока еще есть время, если ей не хочется нарваться на дополнительные неприятности. Коп порекомендует ей вообще никогда не распространяться о полицейских, держать рот закрытым до тех пор, пока кто-либо из них: а) не задаст ей вопрос или б) не расстегнет брюки. Он напомнит ей, что все происходящее – чисто семейное дело, что...
– Ятвердонамерен разыскать его, – тихо проговорил Хейл. – Не знаю, смогут ли мои слова убедить вас, как бы я ни старался, но все равно, – мне кажется, вы должны услышать. Ятвердонамерен найти его. Обещаю.
Она посмотрела на него с раскрытым от удивления ртом.
– Я собираюсь сделать это, потому что он убийца, потому что он сумасшедший, потому что он опасен. И еще я собираюсь сделать это оттого, что мне не нравится, с каким видом вы оглядываетесь и подпрыгиваете всякий раз, когда где-нибудь хлопает дверь. И как вы сжимаетесь при каждом движении моих рук.
– Я не пони...
– Да все вы прекрасно понимаете. Вы ничего не можете с собой поделать. Но это не страшно, потому что я знаю,отчеговы так себя чувствуете. Будь я женщиной и пройди через то, что довелось вынести вам...
Он не договорил и посмотрел на нее вопросительно.
– Вам никогда не приходило в голову, что вы жутко везучая – остаться в живых после такого?
– Да, – кивнула она. Ее дрожащие неги подкашивались. Билл стоял за ограждением и следил за ней с явной тревогой. Она попыталась улыбнуться ему и подмяла палец – еще минутку.
– Вам действительно повезло, – заверил ее Хейл, Он оглядел помещение, и Рози проследила за его взглядом. За одним столом полицейский записывал показания плачущего подростка в свитере со школьной эмблемой на груди. За другим, в этот раз отгороженным высоким, от пола до потолка, стеклом с проволочной сеткой, полицейский в формеи детективный инспектор, снявший пиджак, так был виден пристегнутый к ремню служебный пистолет тридцать восьмого калибра, склонились над столом, едва не стукаясь лбами, изучая разложенные снимки. Перед рядом видеотерминалов, в противоположном конце комнаты, Густафсон обсуждал свой отчет с парнем, которому, как показалось Рози, не больше шестнадцати лет.
– Вам известно о копах очень многое, – заметил Хейл, – но, уверяю вас, почти все, что вы знаете, не соответствует истине.
Она не нашлась, что ответить, но он, похоже, и не ждал ответа.
– Знаете, в чем заключается главная причина моего желания поймать его, мисс Макклендон? Numero uno[5]в старом хит-параде?
Она кивнула.
– Я хочу посадить его за решетку,потому чтоон полицейский. К тому же вознесенный в герои, чтоб ему провалиться. Но в следующий раз, когда его рожа появится на первых страницах газет, это будут снимки либопокойногоНормана Дэниэлса, либо Нормана Дэниэлса в наручниках и полосатой робе заключенного.
– Спасибо за ваши слова, лейтенант, – поблагодарила Рози. – Для меня они значат очень многое.
Хейл подвел ее к Биллу, который открыл дверцу и принял ее в свои объятия. Она закрыла глаза и прижалась к нему.
– Мисс Макклендон? – снова окликнул ее Хейл. Она открыла глаза, увидела возвращающуюся в комнату Герт и помахала ей рукой. Затем перевела взгляд – робкий, но не испуганный – на Хейла.
– Если хотите, можете называть меня Рози.
Он ответил ей короткой улыбкой.
– Не желаете ли услышать кое-какие новости? Думаю, они помогут вам покинуть это место, не вызвавшее у вас заметной симпатии, в лучшем настроении.
– Д-да... говорите.
– Если можно, позвольтемневысказать предположение, – вступил в разговор Билл. – У вас возникли проблемы с полицейским управлением в родном городе Рози.
– В самую точку, – кисло усмехнулся Хейл. – Они почему-то стесняются ответить на наш запрос по поводу группы крови, даже не хотят прислать нам его отпечатки пальцев. Мы уже связались с полицейскими юристами. Какие скромняги!
– Они прикрывают его, – заявила Рози. – Так я и знала.
– Пока. Это инстинкт, как и тот, что заставляет нас забыть обо всем и броситься на поиски убийцы, когда погибает полицейский. Как только они узнают, что все это далеко не шутка, то перестанут подбрасывать песок в шестеренки.
– Вы действительно так считаете? – спросила Герт.
Он на секунду задумался, потом уверенно кивнул головой.
– Да. Я так считаю.
– А как насчет полицейской защиты для Рози, пока все это не кончится? – поинтересовался Билл.
Хейл снова кивнул.
– Рядом с вашим домом на Трентон-стрит, Рози, уже стоит машина.
Она посмотрела на Герт, на Билла, на Хейла; ее снова захлестнул страх. Как только ей казалось, что она начинает контролировать ситуацию, тут же возникал новый поворот, влекущий за собой новые осложнения.
– Почему?Почему?Он ведь не знает, где я живу, неможетзнать, где я живу! Потому-то он и пришел на пикник: думал найти меня там. Синтия ведь не сказала ему, верно?
– Она утверждает, что нет. – Хейл сделал ударение на втором слове, но не настолько сильное, чтобы Рози его уловила. Однако это не ускользнуло от внимания Билла и Герт, которые обменялись взглядами.
– Вот видите! И Герт тоже ничего ему не сообщила! Правда, Герт?
– Нет, мэм, – подтвердила Герт с долей иронии.
– Тогда давайте просто считать, что я перестраховываюсь – и не будем об этом больше. Двое моих ребят дежурят перед вашим домом, несколько машин – по меньшей мере две – на всякий случай будут курсировать неподалеку. Мне совсем не хочется снова пугать вас, но псих, знакомый с полицией не понаслышке, – это особенный псих. Лучше не полагаться на удачу.
– Вам виднее, – неохотно уступила Рози, пожимая плечами.
– Мисс Киншоу, я попрошу кого-нибудь доставить вас, куда скажете...
– В Эттингер, – немедленно заявила Герт, разглаживая больничный халат. – Выступлю с демонстрацией мод на концерте.
Скачать книгу [0.30 МБ]
Пирамида