Дэннис вспомнил, каким было лицо Эрни, когда тот барабанил по приборной доске его автомобиля. Вспомнил о маниакальных мыслях, которые посещали его самого, когда он проходил мимо нее. Он подумал о тех видениях, которые представлялись ему, когда он сидел за ее рулем в гараже Лебэя.
Наконец он вспомнил о своем сне: о лучах автомобильных фар, пронизывавших его насквозь, и о визге резины, похожем на крик исступленной женщины.
— Да, — сказал он. — Думаю, что понимаю. Они внимательно посмотрели друг на друга.
29. ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ
Праздничный обед в больнице развозили с одиннадцати утра до часу дня. В четверть первого Дэннис получил поднос со следующими блюдами: три аккуратных кусочка белойотварной индейки, политых аккуратной порцией коричневого соуса, тарелка вареных картофелин, формой и размером напоминающих бейсбольные мячи, тарелочка тыквенного пюре ядовито-оранжевого цвета и небольшой пластиковый стаканчик клюквенного желе. В углу подноса лежала голубая карточка.
Успевший познакомиться с больничными правилами — они усваиваются быстрее, чем любой другой жизненный опыт, — Дэннис спросил у медсестры, какие обеды в День Благодарения предназначались желтым и красным карточкам. Оказалось, что желтые карточки получили по два куска индейки без соуса, картофеля и пюре и молочное желе на десерт, а красные — одну порцию отварного мяса и картофель. Для многих большего и не требовалось.
Дэннису стало тоскливо. Слишком просто было представить, как через два-три часа его мама внесет в обеденную комнату большое дымящееся блюдо с печеной индейкой, отец примется точить нож с деревянной рукояткой, а сестра, пунцовая от удовольствия, будет наливать родителям красное вино. Слишком просто было вообразить приятный аромат, исходящий от праздничного обеда, и их смех, когда они усядутся за стол.
Все это можно было представить… и ошибиться.
У него был самый тоскливый День Благодарения в жизни. Он лежал в полудреме (в этот полдень отделение физической терапии не работало) и слушал, как в коридоре ходили медсестры, переговариваясь между собой.
Его мать, отец и сестра утром заглянули к нему на один час, и в первый раз за все время он почувствовал, что Элли желает побыстрее уйти. Они были приглашены на ленч к Каллисонсам, один из трех сыновей которых — Луи Каллисонс — был ей довольно симпатичен.
Он дремал почти два часа. В больнице было необычно тихо и спокойно. В соседней комнате бормотал телевизор. Медсестра, пришедшая за его подносом, улыбнулась и сказала, что он наверняка оценил сегодняшний «особый» обед, Дэннис не разубеждал ее. Все-таки у нее тоже был День Благодарения.
Потом он заснул более крепким сном, а когда проснулся, рядом с ним находился Эрни Каннингейм, сидевший в том же пластиковом кресле, в котором день назад сидела его подруга.
Дэннис ничуть не удивился его появлению; он просто заключил, что увидел какой-то новый сон.
— Привет, Эрни, — сказал он. — Как дела?
— Дела в порядке, — ответил Эрни, — но, по-моему, ты еще спишь. Я кое-что принес тебе. Может быть, это тебя разбудит.
У его ног стояла коричневая сумка, и Дэннис сонно подумал: «Наверное, тот самый ленч. Может быть, Реппертон раздавил его не так сильно, как нам тогда показалось». Он попытался привстать, почувствовал боль в спине и воспользовался кнопкой на пульте, с помощью которой часть кровати приподнималась и позволяла принять почти сидячее положение. Зажужжал мотор.
— Иисус, это и вправду ты!
— А ты ожидал увидеть гидру или какого-нибудь трехголового монстра? — улыбнулся Эрни.
— Я думал, что сплю. — Дэннис осторожно встряхнул головой и показал на коричневую сумку. — Что это?
— Я опустошил холодильник и стол, когда мы расправились с дичью, — проговорил Эрни. — Мама и папа поехали к своим университетским друзьям и вернутся не раньше восьми часов.
Разговаривая, он вынимал из сумки ее содержимое. Два оловянных подсвечника. Две свечи. Эрни вставил свечи в подсвечники, зажег их спичкой, которую достал из коробкис рекламой гаража Дарнелла, и выключил верхний свет. Затем выложил на стол сандвичи, завернутые в вощеную бумагу.
— Я всегда говорил. — продолжал улыбаться Эрни, — что сандвичи в четверг вечером еще лучше, чем праздничный обед. Потому что еще больше хочется есть.
— Да, — мечтательно сказал Дэннис. — Устроиться бы с сандвичами перед телевизором — и чтобы шел какой-нибудь старый фильм. — Потом он спохватился:
— Но, Эрни, тебе вовсе не нужно было…
— Дерьмо! Я не видел тебя почти три недели! Хорошо еще, застал тебя во сне, а то бы ты выставил меня за дверь. — Он развернул два сандвича для Дэнниса. — По-моему, твои любимые. Белое мясо с майонезом на сдобном хлебе.
Дэннис захихикал, потом засмеялся и наконец захохотал во все горло. Эрни видел, что у него от смеха заболела спина, но ничего не мог поделать.
В детстве сдобный хлеб был их общим секретом. Матери обоих были очень серьезны насчет хлеба. Регина покупала диетические булочки, изредка заменяя их ржаными, из муки крупного помола. Мама Дэнниса придерживалась итальянской кухни и пышных пшеничных лепешек. Эрни и Дэвис послушно съедали то, что им давали, — но втайне от родителей на карманные деньги покупали по батону сдобного хлеба и, запасшись банкой французской горчицы, отправлялись в гараж к Эрни или под деревья возле дома Дэнниса.
Эрни тоже не удержался от смеха, и для Дэнниса эта минута была лучшей частью Дня Благодарения.* * *
Эрни плотнее прикрыл дверь и извлек на свет упаковку из шести банок пива.
— Нас не так поймут, — сказал Дэннис и еще раз улыбнулся.
— Нет, — возразил Эрни. — Не так поймут, если мы кому-нибудь расскажем. Но мы не будем так глупы. — Он поднял одну из банок над столиком со свечами. — Прозит.
— За долгую жизнь, — ответил Дэннис. Они выпили и немножко помолчали.
— Вчера приходила Ли, — наконец произнес Дэннис. — Рассказала о Кристине. Мне очень жаль. Правда.
Эрни взглянул не него и внезапно просиял. Дэннис не мог поверить своим глазам.
— Да, она была плоха. Но я уже многое поправил. Дэннис! Если бы ты знал, в каком состоянии я нашел ее в аэропорту, то не подумал бы, что я успею так много сделать! Хуже всего были стекла. И конечно, покрышки. Они их сплошь исполосовали.
— А двигатель?
— Даже не добрались. — быстро проговорил Эрни, и это была его первая ложь. Увы, они добрались до двигателя. Когда Эрни и Ли пришли за Кристиной, распределительная коробка валялась на полу. Ли узнала ее и рассказала об этом. Дэннису было интересно, что еще под капотом вышло из строя. Радиатор? Если кто-то воспользовался железным прутом, чтобы пробить дыры в кузове, то почему бы он не мог тем же инструментом разнести на части радиатор? А как насчет свечей? Регулятора напряжения? Карбюратора? Эрни, почему ты лжешь мне?
— Ну а чем ты сейчас занимаешься? — спросил Дэннис.
— Трачу на нее деньги, что мне еще делать? — ответил Эрни и засмеялся. Его смех был почти неподделен, но Дэннису показалось, что в начале разговора его друг веселился чуть более естественно. — Новые стекла, новые шины. Осталось немного поработать с кузовом, и она будет как новая.
Как новая. Но Ли сказала, что в тот день кузов на три четверти состоял из пробоин.
Почему ты лжешь?
В какой-то момент у него мелькнула безрадостная мысль, что Эрни слегка тронулся рассудком, — но нет, тот не производил такого впечатления. Скорее был похож на человека, скрывающего что-то. А вернее, готовящего почву для… для чего? На что? На случай спонтанной регенерации? Он снова подумал, что Эрни немного сошел с ума.
Как же иначе объяснить эти слова?
Возможно, только такое объяснение и осталось бы Дэннису, если бы он не помнил, как затягивались трещины на ветровом стекле — делались меньше от встречи к встрече с машиной.
Просто световой эффект. Так ты решил тогда — и был прав.
Однако световым эффектом нельзя было объяснить ни странный метод работы над Кристиной, к которому прибегнул Эрни, беспорядочно заменяя старые детали на новые, ни дьявольское наваждение, которое Дэннис испытал в гараже Лебэя.
И ничем нельзя было объяснить ложь Эрни… и прищуренный взгляд, которым он смотрел на Дэнниса, будто хотел убедиться в том, что его слова приняты на веру. Поэтому он улыбнулся… широко и облегченно:
— Ну вот и прекрасно. — Прищуренный, оценивающий взгляд Эрни задержался на нем еще немного. — Повезло, — сказал он. — Если бы они не были такими кретинами, то бросили бы сахар в бензобак или мелассу в карбюратор. Мне с ними повезло.
— С Реппертоном и его веселой командой? — спокойно спросил Дэннис.
Подозрительное выражение, такое необычное для Эрни, снова мелькнуло на его лице. Теперь у него был какой-то жуткий, зловещий вид. Эрни хотел что-то сказать, но вместо этого вздохнул.
— Да, — произнес он. — С кем же еще?
— Но ты не сказал об этом.
— Мой папа сказал.
— Не папа, а Ли.
— Вот как? Что же еще она тебе сказала? — резко спросил Эрни.
— Ничего, а я не настаивал, — произнес Дэннис, протягивая руку — Это твое дело, Эрни. Мир.
— Конечно, — Он усмехнулся и провел рукой по лицу. — Никак не могу забыть всего этого. Черт. Наверное, никогда не смогу забыть, Дэннис. Прийти вместе с Ли на стоянку, чувствовать себя на вершине счастья и увидеть…
— Если ты ее починишь, то не сделают ли они то же самое?
Лицо Эрни стало ледяным.
— Они ничего не сделают, — сказал он.
Его глаза вдруг превратились в две маленькие серые льдинки, и Дэннис внезапно подумал, что он не хотел бы оказаться на месте Бадди Реппертона.
— Что ты имеешь в виду?
— Поставлю ее дома, вот что я имею в виду, — ответил он, и его лицо вновь расплылось в той же широкой, радостной и неестественной улыбке. — А ты что подумал?
— Ничего, — произнес Дэннис. Ощущение льда не исчезло. Теперь это было чувство тонкой ледяной корки, треснувшей под его ногой. Внизу была темная холодная вода. — Но я не понимаю, Эрни. Ты почему-то дьявольски уверен, что Бадди Реппертон не захочет все повторить.
— Я полагаю, он уже сделал все, что хотел, — негромко сказал Эрни. — Из-за нас его выгнали из школы…
— Его выгнали из-за него самого! — горячо прервал его Дэннис. — Он вытащил нож — о черт, да у него был не нож, а настоящий кинжал!
— Я просто говорю о том, как мне все видится, — сказал Эрни, а потом рассмеялся и тоже протянул руку. — Мир.
— Ладно уж.
— Его выгнали из-за нас — а точнее, из-за меня, — и он со своими дружками отыгрался на Кристине. Все. Конец.
— Да, если ему так видится.
— Полагаю, именно так все и будет, — проговорил Эрни. — Полицейские допрашивали его, Шатуна Уэлча и Ричи Трелани. Напугали их и почти заставили сознаться Сэнди Галтона. Этого недоношенного сосунка.
Эрни был так не похож на себя — на прежнего Эрни, — что Дэннис резко приподнялся на постели, но, почувствовав острую боль в спине, снова упал на подушку.
— О Боже! Парень, ты думаешь, он успокоится?
— Меня не волнует, что будет делать он или любой из тех говнюков, — сказал Эрни и добавил каким-то странно безапелляционным голосом:
— Это уже не важно.
Дэннис вздохнул:
— Эрни, с тобой все в порядке?
Внезапно на лице Эрни промелькнуло выражение какой-то отчаянной тоски — больше чем тоски. Может быть, какой-то осознанной обреченности. (Позже Дэннис подумал, что такое же лицо было бы у какого-нибудь изгоя, затравленного до такой степени, что он уже устал бороться за свою жизнь и едва ли понимает, зачем это нужно.)
— Конечно, — ответил он. — В полном порядке. Если только не считать, что не ты один можешь повредить спину. Помнишь, я надорвался в Филли-Плэйнс?
Дэннис кивнул.
— Тогда смотри. — Он поднялся и выправил рубашку из брюк. В его глазах что-то заплясало. Что-то трепещущее и извивающееся в темной глубине. Он поднял рубашку. Двенадцатидюймовый пояс под ней не был таким, как у Лебэя; он был и чище, и аккуратнее. «Однако бандаж есть бандаж», — подумал Дэннис. Ему стало не по себе.
— Второй раз я повредил ее, когда перевозил Кристину к Дарнеллу, — сказал Эрни. — Я уже не помню, как это случилось, настолько был расстроен. Должно быть, когда грузил ее на платформу. Сначала я ничего не заметил, а вечером… Дэннис, что с тобой?
Сделав над собой то, что ему показалось фантастическим усилием, Дэннис постарался придать своему лицу выражение более или менее заинтересованного любопытства… ивсе-таки в глазах Эрни что-то заплясало с новой силой.
— Он у тебя сползет, — тихо проговорил Дэннис.
— Конечно, сползет, — согласился Эрни, снова заправляя рубашку в брюки. — Он предназначен только для того, чтобы я не забывал, что мне можно поднимать, а что — нельзя.
Он улыбнулся Дэннису.
— Если бы сейчас был призыв, то я бы получил освобождение от армии, — сказал он.
И еще раз Дэннис удержал себя от движения, которое могло быть интерпретировано как удивление, — вместо него он засунул обе ладони под верхний матрац постели. При виде пояса для спины, так похожего на бандаж Лебэя, он почувствовал, что его руки покрылись гусиной кожей.
Глаза Эрни превратились в черную воду, бурлящую под серым мартовским льдом. В черную воду, в глубине которой продолжался веселый танец, похожий на извивание и кружение утонувшего человека.
— Слушай, — оживился Эрни. — Мне пора. Надеюсь, ты не думал, что я останусь здесь на всю ночь?
— Такой уж ты есть, всегда в делах, — проговорил Дэннис. — А если серьезно, то спасибо, друг. Без тебя у меня был бы довольно мрачный день.
Он уже хотел попрощаться с Эрни, когда ему в голову пришла одна странная идея. Он постучал пальцем по гипсу на ноге.
— Эрни, распишись, а?
— Но ведь я уже расписывался, разве нет?
— Да, но там уже все стерлось. Распишешься снова?
Эрни пожал плечами.
— Если у тебя есть авторучка. Дэннис дал ему шариковую ручку, лежавшую в ящике ночного столика. Усмехнувшись, Эрни склонился над гипсовым слепком, который держался на подвесе в ногах постели, нашел свободное место между десятками имен и лозунгов, а потом написал: «Дэннису Гилдеру, самому большому благодетелю в мире от Эрни Каннингейма».
Он похлопал по гипсу, когда закончил работу, и отдал авторучку Дэннису:
— Так сойдет?
— Да, — сказал Дэннис. — Спасибо, Эрни.
Скачать книгу [0.20 МБ]
Пирамида