— Теперь тебе вести «ястреба», — пояснил отец. — Твой змей, тебе им и управлять!
— Гейдж уп’авлять? — спросил малыш скорее себя, нежели отца и попробовал дернуть бечевку. Змей послушно кивнул ему с неба. Гейдж дернул посильнее. Змей резко нырнул к земле. Отец и сын рассмеялись. Свободной рукой малыш поймал отцовскую ладонь. Так, рука об руку, они и стояли посреди соседского поля, любуясь «ястребом».
Этой минуты Луису не забыть вовек. Будто вернулось его детство, и он — одно целое с парящим воздушным змеем. Сейчас же он слился с душой сына и смотрел на белый свет глазами малыша: огромный, сияющий мир, огромное, необозримое поле миссис Винтон, огромное, бездонное небо, где в недосягаемой вышине парит змей, а в руке живым нервомтрепещет тугая бечевка, а ветер вьется-вьется вокруг него и ерошит волосы.
— Змей итит! — крикнул Гейдж отцу, тот обнял сына, поцеловал в разрумянившуюся щеку.
— Как же я люблю тебя! — не удержался он, впрочем, с глазу на глаз такое признание уместно.
А Гейдж, не подозревавший, что жить ему осталось меньше двух месяцев, смеялся до упаду от радости.
— Змей итит! Па, змей итит!
Они были еще на поле, когда вернулись Рейчел и Элли. Луис очень обрадовался жене и дочке. «Ястреб» парил теперь так высоко, что виделся с земли лишь неясными очертаниями — его отпустили на всю бечевку и вверили Элли. Но бечевка тут же вырвалась из рук, и девочка бросилась ее догонять. Луис покатился со смеху. Элли успела ухватитькатушку вовремя: бечева размоталась до конца.
Странно: собралась вся семья, и что-то изменилось. Луис с охотой пошел домой минут через двадцать, когда Рейчел сказала: «Довольно Гейджу на ветру студиться!»
Бечеву смотали, змей, хотя и не хотел покидать небеса, сдался. Луис захватил черного, грозноокого «ястреба» под мышку и посадил в кладовку — жить ему в неволе до следующего полета.
Гейдж проголодался и на ужин съел огромную тарелку запеченных в тесте сосисок с фасолью. Потом Рейчел пошла укладывать его спать, а Луис выговорил дочери, оставшись с нею с глазу на глаз, чтоб не разбрасывала где попало стеклянные шарики. В другой раз Луису, может, пришлось бы и наорать, ибо на критику дочь порой отвечала пренебрежительно, а то и дерзко, ошибки свои она зачастую не признавала, и Луиса это приводило в бешенство. Но в тот день он явно благодушествовал, да и у Элли хватило ума неперечить отцу. Она просто пообещала впредь не раскидывать свои стеклянные драгоценности и пошла вниз: по субботам ей до половины девятого разрешалось смотреть телевизор. ВОТ ОДНОЙ ЗАБОТОЙ МЕНЬШЕ. ТАКОЙ РАЗГОВОР ДОЧКЕ ТОЛЬКО НА ПОЛЬЗУ. Да, не предполагал Луис, что беду принесут не стеклянные шарики, не колючий весенний ветер, а большой грузовик из Оринко и коварное шоссе…
Как и предупреждал Джад, беда может накатить к лету.
Минут через пятнадцать после того, как Рейчел уложила Гейджа, поднялся наверх и Луис. Малыш еще не спал. Он посасывал молоко из бутылочки и задумчиво смотрел в потолок.
Луис приподнял его ножонку, чмокнул в пятку.
— Покойной ночи, Гейдж!
— Змей итит! — откликнулся тот.
— Летел наш змей, ох как красиво летел, верно, — кивнул Луис и вдруг почувствовал, как на глаза навернулись слезы. — Прямо в небо, высоко-высоко!
— Пьямо в небо, соко-соко! — эхом отозвался малыш, перевернулся на бок, закрыл глаза и тут же уснул. Вот так!
Луис, уже выходя, с порога обернулся и поймал взгляд светящихся во тьме шкафчика желто-зеленых глаз. Дверца была приоткрыта. Сердце подпрыгнуло к самому горлу, губыбрезгливо дернулись. Он распахнул дверцы шкафа.
ЭТО ЗЕЛЬДА ТАМ ПРИТАИЛАСЬ, И ЧЕРНЫЙ ЯЗЫК ВЫВАЛИЛСЯ ИЗО РТА.
Конечно, это оказался всего лишь кот. Увидев Луиса, он выгнул спину дугой, точь-в-точь, как черный кот с открытки, посвященной Ведьмину дню. Чер грозно зашипел, ощерился. Зубы белые, острые как иглы.
— Пшел вон! — шепотом приказал Луис.
Кот не шевельнулся, лишь снова зашипел.
— Пшел вон, говорю! — Он схватил первую попавшую под руку игрушку Гейджа — бордовый пластмассовый паровоз, казавшийся кровавым в неярком свете, — замахнулся, но Чер и не думал двигаться. Лишь отчаянно зашипел.
Не раздумывая, Луис запустил паровозом в кота, не на шутку рассердившись и испугавшись: вдруг кот останется, не убежит, затаится в темном чреве шкафа.
Паровозик угодил Черу прямо в лоб. Кот противно мяукнул, ударился бежать, явив на ходу уже привычную неуклюжесть: ткнулся в дверь, шарахнулся в сторону, едва не упал.
Гейдж заворочался, что-то пробормотал, перевернулся на спину и затих. Луис почувствовал дурноту. На лбу капельками проступил пот.
— Что там, Луис? — тревожно спросила снизу Рейчел. — Гейдж из постельки не вывалился?
— Нет, нет. С ним все в порядке. Это Чер игрушки на пол свалил.
— А, ну это не беда.
Луис чувствовал, что страх его — пусть глупый, необоснованный, — сродни тому, заметь он гадюку или крысу у постели сына. Да, да, глупый, да, да, необоснованный. Но кот так шипел на него из темного шкафа…
(ЧТО, И ВПРАВДУ ЗЕЛЬДА… И ВПРАВДУ ЗЕЛЬДА… И ВПРАВДУ ВЕУИКИЙ И УЖАСНЫЙ?)
Луис ногой поддел и закинул в шкафчик разбросанные игрушки, закрыл, щелкнул задвижкой. Подумав, запер — сверху и снизу — каждую дверцу. Подошел к постели сына. Гейдж во сне сбросил одеяльце к ногам. Луис расправил его, укрыл сынишку и долго-долго смотрел на него.
Часть вторая
ИНДЕЙСКИЙ МОГИЛЬНИК
«Иисус, пришед (в Фифанию), нашел, что он (Лазарь) уже четыре дня в гробе…
…Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой; но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст тебе Бог. Иисус говорит ей: Воскреснет брат твой».
(Евангелие от Иоанна, гл. XI: 17, 21, 22, 23)
…«Раз-два, горе не беда!»…
(Из популярной песни)
36
Не правы те, кто утверждает, будто ужасу человеческому есть предел. Напротив, темный кладезь зла всегда видится нам бездонным. Волей-неволей, приходится признать, что наш опыт учит: страх порождает страх, зло — новое зло, случайная беда вырастает в закономерность, и вот уже все вокруг — ужас и мрак. Самый, пожалуй, пугающий для человеческого разума вопрос в том, сколько долго он (то бишь разум) может противиться страшному, сохраняя трезвость и твердость. Ибо за критической чертой происходитсамое непредсказуемое и нелепое. Например, ужас вдруг представится чрезвычайно забавным. С одной стороны, это, быть может, последняя попытка разума спастись, с другой — его полная и безоговорочная капитуляция. Да, в такую минуту чувство юмора выходит на первый план.
К таким заключениям пришел бы Луис Крид, будь он в состоянии мыслить разумно семнадцатого мая после похорон сына, Гейджа Уильяма Крида. Но разум отказал ему еще накануне, во время церемониального прощания с сыном: Луис подрался со своим тестем, что само по себе ужасно. Но последствия оказались еще ужаснее: после этой сцены хрупкое самообладание Рейчел разбилось вдребезги, она впала в истерику, ее пришлось вывести из зала, где в закрытом гробу покоился Гейдж. Прямо в коридоре доктор Шурендра Харду сделал ей укол, и она затихла.
Лишь по иронии судьбы или, скорее, по ее злой прихоти стала Рейчел свидетельницей столь безобразной сцены. Надумай Луис Крид и Ирвин Гольдман подраться во время утренней прощальной церемонии (с 10 до 11.30 утра), а не на дневной (с 2 до 3.30), Рейчел бы и не узнала об этом. Ее просто не было в ритуальном зале, не нашлось сил прийти. Она осталась дома с Джадом и Стивом Мастертоном. Не окажись рядом друзья, неизвестно, выдержал бы Луис два страшных дня.
Его счастье — и счастье жены с дочкой, — что Стив оказался рядом, ибо Луис на некоторое время утерял всякую способность решать и действовать. Так, он не догадался сделать жене укол, чтобы приглушить ее горе; он не заметил, что утром она собралась на прощальную церемонию в домашнем халате, застегнув его вкривь и вкось. Волосы оназабыла вымыть и расчесать. Глаза запали, взгляд сделался пустым, щеки провалились, не лицо, а мертвый череп. Кожа посерела и обвисла. За завтраком жевала поджаренный хлебец, забыв намазать маслом, и бросала время от времени короткие, лишенные смысла фразы. Вдруг вспомнила о каких-то вещах, которые Луис собирался купить три года назад.
Он лишь кивал и продолжал молча жевать овсянку, «шоколадных медвежат», любимый сорт сына. Сегодня Луису хотелось есть именно это. По правде говоря, от «медвежат» его чуть не тошнило, но он упрямо поглощал их, подчиняясь необъяснимому желанию. Он надел лучший свой костюм — темно-серый, черного у него не было, побрился, вымылся, тщательно причесался. И выглядел настоящим щеголем, если бы не потерянный и потухший взгляд.
Элли сидела за столом в джинсах и желтой рубашке. Рядом она поставила фотографию — увеличенный портрет Гейджа, сделанный Рейчел новым фотоаппаратом, подаренным детьми и мужем, Гейдж улыбался из недр глубокого капюшона, сидя на санках, которые везла сестренка. Она с улыбкой глядела на брата.
Элли молча, без объяснений поставила фотографию подле себя.
Луис не глядел ни на дочь, ни на жену, да и погляди он на них, вряд ли бы понял их состояние. Механически глотая овсянку, он снова и снова, как киноленту, мысленно прокручивал трагедию, внимательно вглядываясь в каждый кадр. Только всякий раз в этом «кино» он виделся себе более проворным и удачливым. И все оканчивалось счастливо, и Гейдж получал лишь шлепок за непослушание.
За близкими Луиса присматривал Стив Мастертон. Он не пустил Рейчел на утреннее «прощание» (собственно, прощались с закрытым гробом. Открой его, думалось Луису, и всех прощающихся с воплями ужаса как ветром сдует), а Элли вообще наказал сидеть дома. Рейчел все порывалась пойти, а дочь молча смирилась, так и осталась задумчиво сидеть за столом с фотографией в руках.
Стив догадался сделать Рейчел успокоительный укол, а Элли дал ложку прозрачной микстуры. Обычно девочка противилась любому лекарству — хныкала, морщилась. Сейчасже безропотно послушалась Стива и к десяти утра уже спала в постели, все сжимая в руке фотографию. Рейчел сидела перед телевизором, уставясь на экран: шло «Колесо фортуны». На вопросы Стива она отвечала не сразу и невпопад. Очевидно, укол подействовал, во взгляде пропала внутренняя сосредоточенность, как у тихо помешанной, напугавшая распорядителя похорон — он заглянул к Кридам в начале девятого.
Всю подготовку к похоронам взял на себя Джад. Делал он все так же спокойно, уверенно и споро, как и три месяца назад. Когда Луис уже выходил из дома, Стив Мастертон отозвал его в сторону.
— Если к полудню Рейчел оправится, я приведу ее в ритуальный зал.
— Ладно…
— К тому времени укол уже не будет действовать. А мистер Крандал согласился посидеть с Элли дома.
— Хорошо…
— Поиграет с ней в «Монополию» или еще как.
— Угу…
— А если…
— Сойдет…
Стив замолчал. Они стояли в гараже — любимом пристанище кота. Сюда приносил он добычу: задушенных птиц и крыс. Во всяком случае, тех, о которых Луису известно, тех, что, так сказать, на его совести. А за порогом — солнечный майский день, прямо по дороге прыгает малиновка, спешит по какому-то важному делу.
— Луис, вам сейчас нужно взять себя в руки, — сказал Стив.
Тот взглянул на него вопрошающе, не понимая, о чем речь. Луис и впрямь не понял ничего из того, что сказал Стив. Все думал: окажись он чуточку проворнее, сына удалось бы спасти. А слова, сейчас долетавшие до ушей, не задерживались, не откладывались в сознании.
— Возможно, вы не заметили, — продолжал Стив, — Элли все время молчит. А Рейчел в таком потрясении, что, похоже, у нее нарушилась ориентация во времени.
— Вы правы! — почему-то с особой выразительностью отрезал Луис. С чего бы?
Стив положил ему руку на плечо.
— Лу, вы нужны сейчас жене и дочке как никогда прежде. И, надеюсь, таких минут вам больше не выпадет… Конечно, я могу сделать вашей супруге еще укол, но… поймите, Луис, вы должны сами… О, Господи, беда-то какая!
Луис почти с испугом заметил, что Стив плачет.
— Да, конечно, — сказал он, а перед глазами у него по зеленой лужайке к дороге бежал Гейдж. На окрики взрослых он не обращал внимания, напротив, это лишь добавляло азарта — убежать от мамы-папы. Но вот Луис и Рейчел пустились вдогонку, Луис, конечно, сразу обогнал жену, но сынишка еще очень далеко. Малыш восторженно хохотал: ведь его не может догнать даже папа! Расстояние меж ними сокращалось, но очень медленно. Малыш проворно семенил по пологому склону — лужайка выводила прямо на шоссе. Луис молил Бога, чтобы малыш упал — второпях детишки ВСЕГДА падают, они еще не умеют уследить за своими быстрыми, но нетвердыми ножонками. Годам к семи научатся. Господи, сделай так, чтобы Гейдж упал, молил Луис. Пусть расквасит нос, пусть разобьет голову — не беда, наложим швы. Ведь где-то совсем недалеко уже порыкивает огромный грузовик с завода в Оринко. В отчаянии Луис выкрикнул имя сына (не окликнул, а именно выкрикнул!), надеясь, что тот поймет: все, игра кончилась, и мальчонка, похоже, услышал изамедлил бег. До него, кажется, дошло, что когда играют, так не кричат, но враз остановиться не мог и еще несколько времени бежал по инерции. А грузовик все ближе, рык обратился ревом, заполнившим все вокруг. Луис рванулся вперед, в далеком прыжке распластавшись над землей, точно огромный воздушный змей над еще заснеженным полем миссис Винтон в тот незабвенный мартовский день. Луису даже почудилось, что ногтями он царапнул по светлой курточке Гейджа, но еще один шаг — и сын оказался на шоссе, ослепительно сверкнул хромированный радиатор грузовика, пронзительно ахнул гудок… и все это случилось в субботу, три дня назад.
— Не бойтесь, со мной все в порядке, — сказал он Стиву. — Простите, мне пора.
— Луис, соберитесь с силами, это важно не только вашей семье, но и вам, — Стив вытер слезы рукавом пиджака, — нужно жить дальше, как бы горько ни было. Другого выхода нет. Во всяком случае, еще никто не придумал.
— Верно, — кивнул Луис, и все снова повторилось перед глазами: зеленый луг, бежит Гейдж, он, Луис, догоняет сына. Только на этот раз цепляет-таки за рукав и все кончается совсем по-другому.
Во время драки в ритуальном зале Элли сидела дома и играла с Джадом Крандалом в «Монополию», бездумно переставляя фишки. Когда выпадал ее ход, она бросала игральную кость одной рукой, в другой крепко держала все ту же фотографию: Гейдж улыбается, сидя на санках, а она подталкивает сзади.
Стив Мастертон решил, что у Рейчел достанет сил показаться на прощальной церемонии днем. Впрочем, он горько об этом пожалел, увидев, как все обернулось.
Утром в Бангор прилетели родители Рейчел и остановились в гостинице. Старик Гольдман четыре раза звонил дочери, но Стив Мастертон был непреклонен, а в четвертый раз едва не нагрубил. Ирвин Гольдман во что бы то ни стало хотел приехать к дочери. Никакие силы ада не остановят его! Он обязан поддержать дочь в трудную минуту — таковы были его доводы. Стив растолковал ему, что Рейчел нужно собраться, выйти из шока, чтобы присутствовать днем в ритуальном зале, поэтому сейчас ей дорога каждая минута покоя. Про «силы ада» он ничего определенного сказать не берется, зато знает наверное, что есть один сослуживец Луиса, который остановит и не впустит в дом Кридов любого! Во всяком случае, до тех пор, пока Рейчел — по своей, разумеется, воле — не появится в ритуальном зале. А потом, добавил Стив, он с радостью переложит все заботы и хлопоты на родственников. Пока же Рейчел лучше побыть одной.
Старик наорал на Стива, обругал последними словами (правда, на идише) и бросил трубку. Стив даже изготовился встретить незваного гостя, но Гольдман, очевидно, решил обождать. К полудню Рейчел немного оправилась. Все-таки чувство времени не оставило ее. Она пошла на кухню проверить, найдется ли из чего делать бутерброды или какуюдругую закуску. После прощания с Гейджем люди, возможно, придут с соболезнованиями к ним домой. Она вопросительно взглянула на Стива, и тот кивнул.
Ни колбасы, ни отварного мяса в холодильнике не оказалось. Зато нашлась индейка. Рейчел вынула ее, чтобы разморозить. Через минуту на кухню заглянул Стив. Рейчел все так же стояла у раковины, где лежала индейка, и плакала.
— Полноте, Рейчел.
Она подняла глаза на Стива.
— Гейдж так любил индейку, особенно белое мясо. Неужто ему уже никогда не полакомиться?!
Стив велел ей идти переодеваться (последнее испытание на готовность). Рейчел вышла в скромном черном платье с пояском, с маленькой черной сумочкой (больше подходящей вечернему туалету, отметил Стив). Но в целом все в порядке. С чем согласился и Джад.
Стив отвез ее в город. Сам остался в фойе вместе с Шурендрой Харду, проводил Рейчел взглядом: она, казалось, бесплотным духом парила над проходом к усыпанному цветами гробу.
— Ну, как там у них? — тихо спросил Шурендра.
— Хуже не придумать, — выдавил из себя Стив. — А как, по-вашему, бывает в такие минуты?
— Да, согласен: хуже не придумать. — И Шурендра тяжело вздохнул.
Злоключения начались еще утром: Ирвин Гольдман отказался пожать руку зятю. На людях Луис поневоле расстался с навязчивыми видениями и начал внимательнее относиться к происходящему. Он сделался мягким и послушным (у горя бывают и такие оттенки), что так на руку распорядителям похорон, стремящимся обставить все повыразительнее. Луиса, как манекена, водили меж гостей, он здоровался, выслушивал соболезнования.
А в фойе разрешалось покурить, отдохнуть на мягких стульях, которые, казалось, только что привезли с распродажи имущества разорившегося английского мужского клуба с давними старомодными традициями. Около двери в ритуальный зал стояла на высокой ноге черная табличка, на которой золотом значилось: ГЕЙДЖ УИЛЬЯМ КРИД. Если пройтись по просторному белому зданию, можно невзначай набрести на такое же фойе, только табличка у двери гласила: АЛЬБЕРТА БЭРНЭМ НИДО. А на задах дома находился и третий ритуальный зал. Сейчас он пустовал, как и обычно по вторникам. Внизу выставлены гробы, каждый подсвечен с потолка маленьким прожектором. Если взглянуть наверх (что Луис неумышленно и сделал под неодобрительным взглядом распорядителя), то кажется, будто там множество черных глазастых зверьков.
В тот день, в воскресенье, выбирать гроб с Луисом пошел и Джад. Спустившись, вместо того чтобы пойти направо, где выставлены гробы, Луис прошел дальше по коридору к белой двухстворчатой двери, открывающейся и вперед и назад: такие двери часто встретишь на кухнях в ресторанах. Джад и распорядитель быстро и одновременно воскликнули: «Не туда!» — и Луис покорно отошел от белой двери. Он прекрасно знал, что за ней сокрыто, ведь родной дядя как-никак похоронных дел мастер.
В ритуальном зале аккуратными рядами стояли складные, с дорогой обивкой, стулья. Впереди на крестообразном возвышении стоял гроб. Луис выбрал модель под названием«Вечный покой», красного дерева, с розовой шелковой отделкой. Гробовщик одобрил выбор, извинился, что нет такого же гроба, но с голубой отделкой. Луис ответил, что они с Рейчел никогда не разделяли цвета на «мальчиковые» и «девочкины». Служащий осведомился, как Луис собирается оплачивать ритуальные услуги. Если затруднения с наличными, он готов предложить несколько вариантов на выбор.
Перед глазами Луиса мелькнула реклама. Радостный голос возвещал: «Я ПОЛУЧИЛ ГРОБ ДЛЯ СВОЕГО МАЛЫША БЕСПЛАТНО, ВОСПОЛЬЗОВАВШИСЬ КУПОНАМИ ФИРМЫ “РОЛИ”».
— Все расходы я оплачу по своей кредитной карточке, — ответил он. Происходящее казалось ему дурным сном.
— Вот и прекрасно, — обрадовался гробовщик.
Гроб оказался маленьким, чуть больше метра в длину, словно для карлика. Зато цена его перевалила за шесть сотен. Луис не видел, есть ли там ножки, или он стоит на козлах, а подходить ближе не хотелось: в нос бил приторный запах цветов, в которых утопал гроб.
Скачать книгу [0.21 МБ]
Пирамида
