– Потому что стирала, – отрезала Стелла, и в этот момент Мисси Боуи, вдова Расселла, разразилась рыданиями. Стелла обернулась и увидела Билла Фландерса, в его клетчатом красно-черном пиджаке, сдвинутой набекрень шляпе, с сигарой «Герберт Тейритон» во рту и второй, засунутой про запас за ухо. Она почувствовала, как на мгновениеостановилось сердце, потом забилось вновь, и даже тихонько ахнула, но никто из женщин ее не услышал, потому что все смотрели на Мисси.
– Бедняжка, – проворковала Сара.
– Может, оно и к лучшему, – буркнула Хэтти. Она порылась в памяти в поисках слов, достойных Расселла Боуи, и нашла их. – Никчемный человек. Ничтожество. Можно сказать, что ей просто повезло.
Стелла ничего этого не слышала. Здесь же сидел Билл, так близко от преподобного Маккракена, что тот мог бы ущипнуть его за нос, если бы захотел. Выглядел он лет на сорок, черноглазый, во фланелевых брюках, в прорезиненных ботинках и в серых шерстяных носках.
– Мы ждем тебя. Стел, – сказал Билл. – Переходи Протоку, посмотри на материк. В этом году снегоступы тебе не понадобятся.
Он сидел в зале муниципалитета как живой, а потом в камине треснула веточка, и он исчез. А преподобный Маккракен начал успокаивать Мисси Боуи, словно Билл и не появлялся.
В тот вечер Вера позвонила Энни Филлипс по телефону и в разговоре упомянула о том, что Стелла Фландерс неважно выглядела, очень неважно.
– Олдену придется попотеть, чтобы увезти ее с острова, если она заболеет, – ответила Энни. Олден Энни нравился, потому что ее сын Тоби как-то сказал ей, что Олден непьет ничего крепче пива. Сама Энни и вовсе воздерживалась от алкоголя.
– Если он и сможет увезти ее отсюда, то лишь в коме, – ответила Вера. – Когда Стелла говорит: «Лягушка», – Олден прыгает. Олден не шибко умен, знаешь ли. Он у Стеллыпод каблуком.
– Правда? – спросила Энни. тут в трубке заскрежетало. Какое-то мгновение Вера еще слышала голос Энни, только голос – не слова, а потом пропал и он. Порыв ветра оборвал телефонный провод, то ли у пруда Годлина, то ли у бухты Борроу, там, где он выходил из-под Протоки. А может, авария случилась на материке, у деревни Голова Енота... Какой-нибудь шутник мог сказать, что это Расселл Боуи порвал подводный кабель своей холодной рукой.
***
В семистах футах от Веры Стелла Фландерс лежала под стеганым одеялом и прислушивалась к музыкальному храпу Олдена, доносящемуся из соседней комнаты. Она вслушивалась в храп, чтобы не слышать ветер... но все равно слышала, слышала его завывание над замерзшей Протокой, полутора милями воды, которые теперь сковал лед, накрыв лобстеров, рыбу, а может, и тело Расселла Боуи, который каждый апрель приезжал на стареньком мини-тракторе, чтобы вскопать ей огород.
Кто же вспашет мне огород в этом апреле? – гадала Стелла, замерзая даже под толстым стеганым одеялом. И, словно во сне, ей ответил ее голос: Любишь ли ты? Под очередным порывом ветра задребезжало окно. Оно словно говорило с ней, но Стелла отвернулась, чтобы не слышать слов. И не заплакала.
***
– Баб, – могла бы настаивать Лона (она никогда не сдавалась, эта девочка, совсем как ее мать, а еще раньше бабушка), – ты же не сказала нам, почему ты так и не пересекла Протоку.
– А зачем, дитя? Все, что нужно, я имела и на Козьем острове.
– Но он такой маленький. Мы живем в Портленде. Там ходят автобусы!
– Насмотрелась я на ваши города по телевизору. Лучше уж здесь поживу.
Хол даром что младше, зато дотошнее. Он бы не спрашивал об одном и том же, как его сестра, зато его вопросы били бы прямо в цель. «А тебе никогда не хотелось на материк, бабушка? Никогда?»
И она наклонилась бы к нему, взяла за руки и рассказала бы о том, как ее отец и мать приехали на остров вскоре после свадьбы, как дед Быка Саймса взял отца Стеллы на свое судно. Она рассказала бы, что ее мать беременела четыре раза, но один раз случился выкидыш, а еще один ребенок умер через неделю после рождения. Она уехала бы с острова, если б они могли спасти ребенка в больнице на материке, но, разумеется, он умер до того, как они успели подумать об этом.
Она рассказала бы им, как Билл принял у нее роды Джейн, их бабушки, но не упомянула бы о другом. О том, что потом он ушел в ванную, где его сначала вырвало, а потом он рыдал, как истеричка. Джейн, разумеется, покинула остров в четырнадцать лет: поехала учиться в среднюю школу. Девушки больше не выходят замуж в четырнадцать лет, но Стелла, увидев, как Джейн поднимается в лодку с Бредли Максвеллом, который перевозил детей на материк и обратно, сердцем поняла, что Джейн уходит навсегда, хотя какое-товремя она и возвращалась на остров. Она рассказала бы им о том, как Олден появился десять лет спустя, когда они уже перестали и надеяться, да так и остался с ними, вечным холостяком. Стеллу это даже радовало, потому что умом Олден не отличался, а многие женщины хотели бы заполучить в мужья тугодума, но с добрым сердцем (она не стала бы говорить детям, что такие союзы не выдерживают проверки временем).
Она могла бы сказать: «Луис и Маргарет Годлин родили Стеллу Годлин, которая стала Стеллой Фландерс. Билл и Стелла Фландерс родили Джейн и Олдена Фландерс, и Джейн Фландерс стала Джейн Уэйкфилд. Ричард и Джейн Уэйкфилд родили Лоис Уэйкфилд, которая стала Лоис Перролт. Дэвид и Лоис Перролт родили Лону и Хола. Это ваши фамилии, дети. Вы – Годлин-Фландерс-Уэйкфилд-Перролт. Ваша кровь – в камнях этого острова, и я остаюсь здесь, потому что материк слишком далеко. Да, я люблю. Я люблю, во всяком случае, пыталась любить, но воспоминания слишком живы и глубоки, и я не могу пересечь Протоку. Годлин-Фландерс-Уэйкфилд-Перролт...»
***
Исходя из сообщения Национальной метеослужбы этот февраль выдался самым суровым за все время наблюдений за погодой, и к середине месяца Протоку сковал крепкий лед. Снегоходы сновали взад-вперед, иной раз переворачивались, когда старались взобраться на слишком крутой ледовый торос. Дети пытались кататься на коньках, но слишком бугристый лед лишал это занятие всякого удовольствия, так что им пришлось возвращаться на Годлиновский пруд. Произошло это, однако, лишь после того, как .Джастин Маккракен угодил коньком в трещину и упал, сломав ногу. Его увезли в больницу на материке, где доктор, который ездил на «корветте», сказал ему: «Сынок, ногу тебе подлечим, будет как новая».
Фредди Динсмор скоропостижно скончался через три дня после того, как Джастин Маккракен сломал ногу. В конце января Фредди заболел гриппом, но врача вызывать не стал, говоря всем: «Обычная простуда, нечего было выходить за почтой без шарфа». Он лег в кровать и умер, прежде чем его успели перевезти на материк и подключить к тем машинам, которые всегда стояли наготове в ожидании таких, как Фредди. Его сын Джордж, отъявленный пьяница, несмотря на почтенный возраст (шестьдесят восемь лет), нашел Фредди в постели, с «Бангор Дейли» в одной руке и разряженным «ремингтоном», лежащим рядом с другой. Вероятно, перед тем как умереть, Фредди думал о том, чтобы почистить ружье. Джордж Динсмор ушел в трехнедельный запой, поговаривали, что запой финансировал тот, кто знал, что Джордж получит страховку отца. А Хэтти Стоддард говорила всем, кто хотел ее слушать, что старый Джордж Динсмор – позор рода человеческого и ничуть не лучше шлюхи, отдающейся за деньги.
Эпидемия гриппа бушевала вовсю. В том феврале каникулы длились две недели, а не одну: многие ученики болели. «Отсутствие снега способствует распространению инфекции», – говорила Сара Хейвлок.
К концу месяца, когда люди с надеждой ждали марта, заболел гриппом и Олден Фландерс. С неделю он ходил больной, а улегся в постель, лишь когда температура поднялась до ста одного градуса [По шкале Фаренгейта: соответственно чуть выше 38 градусов по Цельсию]. Как и Фредди, вызвать врача он отказался, отчего Стелла очень волновалась. Но Олден был помоложе Фредди: в мае готовился разменять всего-то седьмой десяток.
Наконец посыпал снег. На День святого Валентина выпало шесть дюймов, еще тесть двадцатого, а уж двадцать девятого навалило целый фут. Снег белой полосой лежал между берегом и материком, там, где в это время обычно серела вода. Несколько человек сходили на материк и вернулись обратно. Обошлись без снегоступов: снег смерзся в блестящую твердую корку. Должно быть. выпили на материке виски, думала Стелла, но только не в таверне «Дорритс». Та таверна сгорела дотла в 1958 году.
И все четыре раза она видела Билла. Однажды он сказал ей: «Ты должна прийти на материк, Стелла. Мы потанцуем. Что скажешь?»
Она ничего не могла сказать. Рот затыкал ее кулак.
***
– Здесь есть все, что мне нужно, – сказала бы она им. -Радио, теперь и телевизор, а больше от мира, существующего за Протокой, мне ничего не нужно. Каждый год я собираю с огорода, урожай. Лобстеры? И что, у нас всегда был чугунок похлебки из лобстеров, который мы прятали в кладовую всякий раз, когда приходил священник, чтобы он не видел, что мы едим суп бедняков.
Я видела погоду хорошую и плохую, случалось, что я задавалась вопросом, каково это – покупать вещи в магазине «Сирс», а не заказывать их по каталогу, или отправиться на фермерскую ярмарку вместо того, чтобы покупать продукты в магазине, или посылать Олдена на материк за чем-то особенным, вроде индейки на Рождество или бекона наПасху... А однажды мне даже захотелось, только однажды, постоять на улице Конгресса в Портленде, посмотреть на людей в машинах и на тротуарах, одновременно увидеть больше людей, чем жило в те дни на всем острове... Стоило захотеть этого, как захотелось бы чего-то еще. Я не замечаю за собой никаких странностей. Я не чудачка, это даже не возрастное. Моя мать говаривала: «Главное в этом мире – чувствовать разницу между желаниями и возможностями». Я в это верю до сих пор. Я считаю, что лучше рыть вглубь, чем вширь. Эта земля моя, и я ее люблю.
***
В середине марта, в один из дней, когда небо побелело и прижалось к земле, Стелла Фландерс уселась на кухне в последний раз, в последний раз зашнуровала сапоги на костлявых голенях. в последний раз повязала шею ярко-красным шерстяным шарфом (рождественский подарок Хэтти, полученный тремя годами раньше). Под платье она поддела теплое белье Олдена. Резинка кальсон оказалась точно под мышками, подол рубашки прикрыл колени.
Снаружи вновь поднялся ветер, синоптики обещали снегопад во второй половине дня. Стелла надела пальто и варежки. Подумав, натянула рукавицы Олдена поверх своих. Олден поправлялся после гриппа, и этим утром он и Харли Блад отправились чинить дверь в доме Мисси Боуи, которая родила девочку. Стелла видела несчастную малютку: вылитый отец.
Она подошла к окну, посмотрела на Протоку, нашла Билла там, где и ожидала: он стоял на полпути между островом и Головой Енота, стоял на Протоке, совсем как Иисус на воде, махал ей рукой, как бы говоря, что время поджимает и она должна поспешить, если хочет ступить на материк в этой жизни.
– – Только если ты этого хочешь, Билл, – сердито бросила Стелла. – Бог свидетель, у меня такого желания нет.
Но ветер произнес другие слова. Она хотела. Она хотела отправиться в это путешествие. Зима далась ей нелегко: досаждал артрит, суставы пальцев и коленей то горели огнем, то леденели. Один глаз стал видеть гораздо хуже. словно в сумраке (на днях Сара сказала, с явной неохотой, что пленочка, появившаяся на нем. когда Стелле исполнилось шестьдесят, стала плотнее и заметнее). А главное, вернулась сильная пульсирующая боль в желудке, и два дня назад, поднявшись в пять утра и прошлепав в туалет по холоднющему полу, она увидела в унитазе алую кровь. В это утро к крови добавилась дурно пахнущая слизь, а во рту появился привкус меди.
Боль в желудке последние пять лет появлялась и исчезала, усиливалась и слабела, но Стелла с самого начала знала, что это рак. От рака умерли ее мать, и отец, и отец матери. Ни один из них не дожил до семидесяти лет, и Стелла полагала, что она побила все рекорды страховщиков.
– Ты ешь как лошадь, – с улыбкой сказал ей Олден прямо перед тем, как вновь появились боли, а в утреннем кале показалась кровь. – Разве ты не знаешь, что в твоем возрасте старики клюют как птички?
– Помолчи, а не то я тебя взгрею! – Стелла подняла руку, а ее седовласый сын, притворно сжавшись в комок, закричал:
– Не надо, мама! Беру свои слова назад!
Да, ела она с аппетитом, не потому, что хотелось, но в уверенности (в этом она не отличалась от других своих сверстников), что рак оставит ее в покое, если как следует кормить его. Возможно, это срабатывало, хотя бы на время. Кровь в кале появлялась и исчезала, случалось, что ее довольно-таки долго не было вовсе. Олден привык к тому, что она брала добавку (а то и две, когда становилось особенно худо), но Стелла не поправлялась ни на фунт.
А теперь рак, судя по всему, прорвался через, как говорили лягушатники, piece de resistence [уровень сопротивления (фр.)].
Стелла направилась к двери, увидела кепку Олдена с меховыми наушниками, висящую на одном из крючков в прихожей. Надела ее, козырек оказался на уровне кустистых седых бровей, последний раз оглянулась, чтобы убедиться, что ничего не забыла. Заметила, что дрова в печи догорели, а Олден слишком выдвинул заслонку. Сколько раз она ни твердила ему одно и то же, он никогда не мог оставить нужный зазор.
– Олден, теперь на зиму тебе потребуется вдвое больше дров, – пробормотала она, вернулась к печи, открыла дверцу, и тут же лицо ее перекосила гримаса. Она захлопнула дверцу, дрожащими пальцами задвинула заслонку. На мгновение, только на мгновение, она увидела в углях лицо своей ближайшей подруги, Аннабелль Фрейн. Как живое, даже с родинкой на щеке. Неужели Аннабелль подмигнула ей? Она подумала о том, чтобы оставить записку Олдену, объяснить, куда она ушла, но решила, что Олден скорее всего дойдет до всего сам, пусть и не сразу.
Прикидывая про себя текст (С первого дня зимы я вижу твоего отца, и он говорит, что умирать совсем не страшно. Во всяком случае, я думаю, что он это говорит...), Стелла вышла в белизну дня.
Ветер набросился на нее, и она едва успела схватить кепку Олдена. Иначе ветер ради шутки сорвал бы ее с головы и унес прочь. Холод, казалось, отыскивал каждую щелочку в одежде и заползал в нее. Сырой мартовский холод, пахнущий мокрым снегом.
По склону холма Стелла спустилась к бухте, стараясь шагать по пятнам золы и уголькам, рассыпанным Джорджем Динсмором. Однажды
Джордж получил подряд на расчистку дороги в Голове Енота, но во время сильного снегопада в 1977 году перебрал ржаного виски и своим грейдером сшиб не один, не два, а три столба. В итоге в голове пять дней не было света. Стелла помнила это странное зрелище: полная темнота на другой стороне Протоки. Они-то привыкли видеть на том берегу яркие огни деревни. Теперь Джордж работал на острове. Поскольку грейдера здесь не было, он не мог причинить большого вреда.
Проходя мимо дома Расселла Боуи, она увидела приникшую к окну Мисси, бледную как молоко. Помахала ей рукой. Мисси ответила тем же.
***
Стелла сказала бы им.:
– На острове мы всегда держались дружно. Когда у Герда Хепрейда лопнул сосуд в груди, мы целое лето отказывали себе во всем, собирая деньги на операцию, которую емусделали в Бостоне, но зато Герд вернулся живой, слава Богу. Когда Джордж Динсмор посшибал эти столбы и электрокомпания наложила арест на его дом, мы позаботились о том, чтобы расплатиться с электрокомпанией и обеспечить Джорджа работой. Так что ему хватало на сигареты и выпивку. Почему нет? Другого занятия, кроме как пить, в свободное время он не находил, но работы не боялся, вкалывал как лошадь. Вот столбы он повалил только потому, что расчищать снег пришлось поздним вечером, а вечерами Джордж трезвым не бывал. Его отец по крайней мере продолжал его кормить. Теперь Мисси Боуи родила еще одного ребенка. Может, она останется здесь, будет жить на пособие. Скорее всего этих денег на жизнь не хватит, но тогда ей помогут. Может, она и уедет, но здесь она точно не умрет с голоду... и послушайте. Лона и Хол: если она останется, если зацепится за этот маленький мир с маленькой Протокойпоодну сторону и большой – по другую, в чем-то ей будет легче. чем подавать суп в Льюистоне, пончики в Портленде или коктейли в «Нэшвилл Норт» в Бангоре. И мне уже достаточно много лет, чтобы знать, о чем именно идет речь. Я толкую о жизненном укладе, даже о самой жизни.
Они приглядывали друг за другом и в остальном, но об этом Стелла не стала бы говорить своим правнукам. Дети этого бы не поняли, так же, как Лоис и Дэвид, хотя Джейн знала, что к чему. Когда у Нормана и Этти Уилсон родился ребенок-дебил, с монголоидными чертами лица, плавающими глазами, головой в рытвинах, вывернутыми ножками, преподобный Маккракен пришел и окрестил ребенка, а днем позже появилась Мэри Додж, повитуха, принявшая добрую сотню родов. Норман увел Этти в бухту, чтобы посмотреть на новую лодку Френка Чайлда. Этти пошла, хотя едва передвигала ноги. но у двери остановилась, посмотрела на Мэри Додж, которая спокойно сидела у колыбели и вязала. Мэри подняла голову, их взгляды встретились, и Этти разрыдалась. «Пошли, – поторопил Норман: по голосу чувствовалось, что он расстроен. – Пошли, Этти, пошли». Когда же они вернулись часом позже, ребенок умер, прямо в колыбельке, во сне. Господь Бог избавил его от страданий. А за много лет до этого, до войны, во времена Депрессии, три маленькие девочки, возвращаясь домой из подготовительного класса, встретили мужчину, который предлагал показать им колоду карт с изображениями разных собачек, если они пойдут с ним в кусты. А в кустах мужчина говорил каждой, что сначала они должны потрогать его «штучку». Одной из этих девочек была Герт Саймс, которая в 1978 году удостоилась титула «Учитель года штата Мэн» за успехи в средней школе Брансуика. Герт, тогда пятилетняя, сказала отцу, что у мужчины недоставало пальцев на руке. Втораядевочка с ней согласилась. Третья ничего такого не заметила. Стелла помнила, как в один летний грозовой день Олден ушел, не сказав куда, хотя она и спрашивала. Выглянув из окна, она увидела, как Олден встретился с Быком Саймсом, а потом к ним присоединился Фредди Динсмор. На берегу бухты она углядела своего мужа, хотя с утра отправила его в море. Подошли другие мужчины, человек десять, среди них Стелла заметила и предшественника преподобного Маккракена. И тем же вечером около Слай-дерс-Пойнта, там, где скалы торчат из воды, как драконьи клыки, нашли утонувшего мужчину по фамилии Дэниэль. Большой Джордж Хейвлок нанял этого Дэниэля, чтобы тот помог ему подправить фундамент. Приехал он из Нью-Хэмпшира, умел ладить с людьми, нашел себе приработок и после того, как Большой Джордж рассчитался с ним... даже ходил в церковь. Вероятно, говорили все, Дэниэль пошел прогуляться к Слайдерс-Пойнту, поскользнулся на мокром граните и свалился в воду. Сломал шею и разбил голову. Поскольку никто незнал, есть ли у Дэниэля родственники, похоронили его на острове, и предшественник преподобного Маккракена прочитал над его могилой молитву, упомянув, каким хорошим работником был усопший и как усердно трудился, несмотря на то что на правой руке у него недоставало двух пальцев. Затем он благословил покойника, после чего все, кто присутствовал на похоронах, собрались в зале муниципалитета, где пили пунш и ели сандвичи с сыром, и Стелла так и не спросила своих мужчин, что они делали в тот день, когда Дэниэль свалился с обрыва в Слайдерс-Пойнте.
– Дети, – сказала бы она своим правнукам, – мы всегда держались друг за друга. Иначе не могли, потому что Протока была шире в те дни, и, когда ревел ветер, неистовствовал прибой, да еще рано темнело... чего уж скрывать, мы чувствовали себя такими маленькими – пылинками перед взором Господа. Естественно, мы держались за руки, стояплечом к плечу.
Мы держались за руки, дети. а если и случалось, что у нас возникали мысли, а зачем все это надо, достоин ли остров нашей любви, то причиной тому был рев ветра и грохот прибоя долгими зимними ночами, – мы боялись.
Нет, у меня никогда не возникало желания покинуть остров. Я жила здесь. И Протока была шире в те дни.
***
Стелла спустилась к бухте. Посмотрела направо, налево. Ветер раздувал ее пальто, словно флаг. Если б она кого-то увидела, то пошла бы дальше, к скалам, хотя они блестели коркой льда. Но бухта пустовала, и Стелла зашагала вдоль пристани, мимо старого лодочного сарая Саймса. Дошла до края, постояла, подняв голову. Ветер рвал с ее головы кепку Олдена.
Билл ждал ее, призывно махая рукой. А за ним, за Протокой, Стелла видела церковь, высившуюся над Головой Енота, ее шпиль почти сливался с серым небом.
С кряхтением она села на край пристани, поставив ноги на смерзшийся снег. Ее сапоги чуть продавили его. Стелла поглубже натянула кепку Олдена, ветер очень уж старался сорвать ее, и направилась к Биллу. Один раз собралась уже оглянуться, но передумала. Испугалась, что не выдержит сердце.
Она шагала, снег скрипел под ногами, она чувствовала, как под ним потрескивает лед. И Билл по-прежнему маячил перед ней, звал к себе, хотя расстояние до него не сокращалось. Она кашлянула, харкнула кровью на белый снег, покрывавший толщу льда. Теперь Протока простиралась по обе стороны, и впервые она могла прочесть вывеску СНАСТИ И ЛОДКИ СТЕНТОНА без помощи бинокля Олдена. Она видела автомобили, снующие взад-вперед по Главной улице Головы Енота, и с изумлением думала: Они могут ехать куда захотят... В Портленд... Бостон... Нью-Йорк. Такое и представить себе невозможно! Но она почти представила себе дорогу, уходящую вдаль, раздвигающую границы мира.
Снежинка закружилась у нее перед глазами. Другая. Третья. Скоро посыпал легкий снежок, и она шла в сияющей белизне. Голову Енота она теперь видела сквозь белую пелену, которая, правда, иногда исчезала. Она поправила кепку Олдена, и снег с козырька запорошил ей глаза. Ветер вихрями поднимал снег с наста, и в одном из силуэтов Стелла увидела Карла Абершэма, который утонул с мужем Хэтти Стоддард на «Танцовщице».
Скоро, однако, сияние исчезло, поскольку снег повалил сильнее. Славная улица постепенно растворялась в нем, пока не пропала совсем. Какое-то время Стелла еще различала церковь, но потом исчезла и она. Дольше всех сопротивлялась снегопаду ярко-желтая вывеска СНАСТИ И ЛОДКИ СТЕНТОНА, где также продавались моторное масло, туалетная бумага, итальянские сандвичи и «Будвайзер», но и туг природа взяла верх.
Теперь Стелла шагала в бесцветном мире, окутанная серо-белой снежной завесой. Как Иисус по воде, подумала она и наконец оглянулась, но остров тоже пропал из виду. Она еще видела цепочку своих следов, которые быстро выглаживал снег... а больше ничего. Абсолютно ничего.
Она подумала: Это буран. Ты должна быть внимательна, Стелла, а не то никогда не дойдешь до материка. Будешь ходить кругами, пока не замерзнешь до смерти.
Она вспомнила, как Билл как-то говорил ей о том, что, заблудившись в лесу, надо притвориться, что охромел на правую ногу, если ты правша, или на левую, если левша. Иначе эта самая нога начнет водить тебя кругами, а ты не поймешь этого, пока не вернешься на прежнее место. Стелла решила, что ей этот совет не пригодится. По радио сказали, что снег будет идти и сегодня, и завтра. Так что она едва ли сможет понять, что вернулась назад: ветер занесет ее следы.
Рук она уже не чувствовала, несмотря на две пары рукавиц, замерзли и ноги. В какой-то мере это даже радовало: раздувшиеся от артрита суставы больше ее не беспокоили.
Стелла начала припадать на правую ногу, дабы добавить нагрузку на левую. Коленные суставы еще не замерзли и вскоре начали подавать сигналы бедствия. Седые волосы развевались за спиной Стеллы. Она закусила губы (зубы она сохранила все, за исключением четырех) и смотрела прямо перед собой, ожидая, когда же из летящего снега появится ярко-желтое пятно вывески с черными буквами. Не появилось.
Какое-то время спустя она заметила, что белизна дня начала постепенно сереть. Снег валил все сильнее, гуще. Ноги еще доставали до наста, пробивая пять дюймов свежевыпавшего снега. Она глянула на часы, но те встали. Стелла вспомнила, что забыла завести их утром, впервые за двадцать или тридцать лет. Может, оно и к лучшему? Часы эти достались ей от матери, и Олден дважды относил их в Голову Енота к мистеру Дости, который всякий раз сначала восхищался ими, а потом чистил. По крайней мере ее часы побывали на материке.
Впервые она упала через пятнадцать минут после того, как заметила, что начинают «сгущаться сумерки. Какое-то мгновение она постояла на четвереньках, упираясь в снег руками и коленями, подумала, а не прилечь ли, свернувшись калачиком, вслушиваясь в завывания ветра, но решимость, которая погнала Стеллу на материк, подняла ее на ноги. Она стояла наперекор ветру, глядя прямо перед собой, надеясь, что ее глаза увидят... но они ничего не видели. Скоро стемнеет.
Ладно, она сбилась с пути. Забрала в одну или другую сторону. Иначе она уже добралась бы до материка. Однако Стелла не верила, что очень уж сильно отклонилась от нужного направления, что шагает параллельно материку или даже повернула к Козьему острову. Встроенный в голову компас шептал, что она взяла влево. Стелла, однако, полагала, что она все-таки приближается к материку, пусть и не по прямой, а по диагонали.
Этот же компас хотел, чтобы она повернула направо. Но Стелла двинулась прямо, прекратив хромать. Вновь закашлялась, отхаркнула кровь.
Десятью минутами позже (уже заметно стемнело, а снегопад все не унимался) Стелла упала во второй раз, попыталась подняться, поначалу попытка не удалась, потом она все-таки выпрямилась. Постояла, качаясь на ветру, по колено утонув в снегу, борясь с дурнотой, волнами накатывающей на нее.
Возможно, слышала она не только рев ветра, но именно он наконец-то сорвал с ее головы кепку Олдена. Она извернулась, чтобы схватить кепку, но ветер без труда подкинул ее ввысь и унес в сгущающуюся тьму. Пару раз мелькнула оранжевая изнанка, потом кепка упала в снег, покувыркалась по нему, поднялась и исчезла. И теперь седые волосы Стеллы свободно развевались под ветром.
– Все нормально, Стелла, – сказал ей Билл. – Ты сможешь надеть мою шляпу.
Она ахнула и оглядела окружающее ее белое марево. Упрятанные в рукавицы руки поднялись к груди, она почувствовала, как острые коготки царапают сердце.
Стелла ничего не увидела, кроме снежных вихрей, но внезапно ветер взревел, словно дьявол, и из серых сумерек появился ее муж. Поначалу она увидела только движущиесяв снегу пятна цвета: красное, черное, темно-зеленое, светло-зеленое, затем эти цветовые пятна трансформировались в пиджак, фланелевые брюки, зеленые сапоги. Существо галантно протягивало ей шляпу, и лицо его принадлежало Биллу, лицо, еще не тронутое раком, который и свел его в могилу (может, она боялась именно этого? Боялась увидеть изможденную тень своего мужа, узника концлагеря с обтянутыми кожей скулами и провалившимися глазами?), и Стелла почувствовала безмерное облегчение.
– Билл? Это действительно ты?
– Разумеется.
– Билл, – повторила Стелла и радостно шагнула к нему. Одна нога зацепилась за другую, она подумала, что упадет, упадет сквозь него, в конце концов кто он, как не призрак, но Билл заключил ее в объятия, такие же крепкие, как и в тот день, когда он перенес ее через порог дома, который после его смерти она делила только с Олденом. Он поддержал ее, а мгновение спустя она почувствовала, что его шляпа плотно сидит на ее голове.
– Это действительно ты? – повторила Стелла вопрос, всматриваясь в его лицо, глаза, черные как вороново крыло, которые еще не запали в глазницы, в хлопья снега на пиджаке в красно-черную клетку, на прекрасных каштановых волосах.
– Это я. – улыбнулся он. – Мы все.
Он чуть отстранился, и она увидела остальных, выходящих из снега, которым ветер заметал Протоку в сгущающейся тьме. Крик, одновременно радостный и испуганный, сорвался с ее губ, когда она увидела Маделину Стоддард, мать Хэтти, в синем платье, раздувшемся на ветру, словно колокол, рука об руку с отцом Хэтти, не обглоданным скелетом, лежащим на – дне вместе с «Танцовщицей», а молодым и здоровым парнем. А за ними...
– Аннабелль! – воскликнула Стелла. – Аннабелль Фрейн, ты ли это?
Да, Аннабелль, Стелла узнала желтое платье, в котором Аннабелль пришла на ее свадьбу, и, когда она потянула Билла к своей лучшей подруге, ей показалось, что воздух наполнился запахом роз.
– Аннабелль!
– Мы все здесь, дорогая. – Аннабелль взяла ее за другую руку. Желтое платье, которое показалось в те дни слишком Вызывающим (но, учитывая репутацию Аннабелль, до Скандального не дотянуло), оставляло ее плечи обнаженными, но Аннабелль, похоже, холода не чувствовала. Ветер играл ее волосами, мягкими, темно-русыми. – Только чуть подальше.
И Билл с Аннабелль потянули Стеллу за собой. Другие фигуры выступили из снежной ночи (ночи ли?). Стелла узнавала многих, но не всех. Томми Фрейн присоединился к Аннабелль. Большой Джордж Хейвлок, по-дурацки погибший в лесах, шагал чуть позади Билла. Тут был и мужчина, который двадцать лет проработал на маяке в Голове Енота и каждый февраль приезжал на остров, чтобы поучаствовать в турнире по криббиджу, который проводил Фредди Динсмор. Стелла никак не могла вспомнить его фамилию. Увидела она и самого Фредди. А чуть в стороне – Расселла Боуи, с написанным на физиономии удивлением.
– Смотри, Стелла. – Билл протянул руку, и, проследив за ней взглядом, она увидела торчащие из снега носовые части кораблей. Только то были не корабли, а скалы. Они вышли к Голове Енота. Они пересекли Протоку.
Она слышала голоса, хотя и не знала наверняка, произнесены ли эти слова вслух:
Скачать книгу [0.20 МБ]
Пирамида