черном, а триумфирующая идея, устремленная в этот мир или мир
иной, не туда ведет, куда указывает. По видимости курдляндская
и люзанская идеологии диаметрально противоположны, но их суть
одинакова. Речь идет о том, чтобы наслаждаться благами
общественного строя без сопутствующих ему бед. И здесь, и там
свободу стремятся примирить с несвободой не путем внутренней
работы духа, но при помощи внешней силы. При таком взгляде на
вещи ты увидишь, что между нами и ними не существенной разницы.
Политоход
- это решение дилеммы, отличное от шустросферы по методу, но не
по цели. Наши тюрьмы комфортнее курдляндских и не так заметны,
и все же мы такие же узники, как и они. И здесь, и там
ограничения навязаны извне. Такой подход ко всем явлениям бытия
свойственен нам с древнейших времен. Я называю его
эктотропическим. Вы на Земле зовете его инструментальным. С
точки зрения предшествующих поколений, каждая следующая стадия
цивилизации - либо кошмар, либо, для оптимистов, рай. А
увиденная со стороны, например твоими глазами на Энции, она
кажется просто безумием, на удивление ожесточенным в своем
стремлении осуществиться до конца. Верно?
Он выдержал паузу, но я молчал, и он заговорил снова.
- Отдельные стадии технологии - как плавучие льдины, а
общество планеты продвигается вперед, перескакивая с одной из
них на другую. Насколько велик будет разрыв между соседними
льдинами, а значит, удастся ли следующий прыжок или он
закончится в полынье, зависит от космической лотереи - той, что
лепит планеты. Катастрофа всегда присутствует в сфере
возможного. Но если судьба позволяет нам перескакивать все
дальше и дальше, со льдины на льдину, это не значит, будто в
конце концов мы выйдем на твердую землю. Ты, возможно, не
знаешь, что этикосфера была для нас скорее соломинкой
утопающего, чем миражом совершенства. Благоденствие оглупляет и
порождает насилие, вытекающее из отчаяния, на смену убожеству
нищеты приходит убожество разнузданности. У нас не было иного
пути. Когда-нибудь и вы убедитесь в этом, если льдины у вас под
ногами не разойдутся до времени. Разумеется, это не значит, что
вы войдете в этикосферу: альтернативных эктотропических решений
немало, но отличаются они друг от друга не больше, чем
люзанское от курдляндского. Совершенно открытое общество в
конце концов должно превратиться в бесформенное месиво:
совершенно закрытое - тоже, и нет между ними положения
устойчивого равновесия. Поэтому не приходится удивляться, что
вечность мы тоже взяли штурмом извне. Ты спрашивал о Ка-Ундрии.
Никто не знает, чем он был для кливийцев. Как жабры у рыбы
нельзя объяснить вне воды, так и понятие нельзя объяснить вне
культуры, которая его породила. Полагаю, что Ка-Ундрий был еще
одной формой сочетания свободы с неволей. Не знаю точно, какой,
но не думаю, чтобы детали решения имеют значение, поскольку
совершенно хороших решений нет. Кливийцы вовсе не так уж сильно
отличались от остальных энциан. Если ты понял - или не понял, -
спрашивай дальше.
- Как вы убили их? - спросил я. - Правда ли, что почти
никто не знал о войне? Ваши источники говорят об этом
по-разному...
- Наши источники лгут, - ответил великий старик. Он все
еще неподвижно смотрел на освещенный солнцем сад. - Но лгут не
там, где ты видишь ложь. Историки все еще ведут спор о том,
нанесли ли мы им превентивный удар или же это была контратака.
Были ли основные боевые средства, пущенные в ход,
биологическими или нет. Как будто это имело какую-то важность.
Важно то, что эктофикация возникла как средство уничтожения.
Лишь потом у экспертов спала с глаз пелена, и они обнаружили,
что умерщвление способно продлить жизнь. Вовсе не этого они
хотели, а шустры первого поколения были орудием эктоцида.
- Значит, шустры возникли как оружие?
- Да. Они убивали постепенно, незаметно и необратимо.
Однажды начавшийся процесс эктофикации нельзя ни обратить
вспять, ни прервать. Шустры, рассеянные над Кливией, убили ее
за каких-нибудь несколько лет.
- А ледник? Правда ли, что...
- Оледенение Севера наступило позже. Я не вникал в
подробности военной истории и не знаю, как дошло до оледенения
всего континента. Не думаю, что это была чистая случайность.
Если ты хочешь узнать больше и если тебе недостаточно того, что
я сказал, отправляйся к кающимся. Знаешь, кто они?
- Да. Орден, предающийся воспоминаниям о судьбе Кливии.
- Не совсем так. Все это сложнее. Но ты иди к ним. Это не
такой уж плохой совет, хотя узнаешь ты не то, что хочешь
узнать.
- Ты думаешь, мне удастся?
- Полагаю, никто тебе в этом не помешает. Во всяком
случае, попробовать можно. Больше ты ни о чем не хочешь
спросить?
- Я хочу знать, почему ты пожелал встречи со мной, если
сам ни о чем не спрашиваешь?
- Я хотел видеть человека, - сказал Аникс.
УЧЕНИЕ О ТРЕХ МИРАХ
Личность старого мудреца произвела на меня большее
впечатление, чем его слова. Аникс воплощал в себе то, что
Шекспиру только казалось: он был жив и мертв одновременно. Он
не был всего лишь суррогатом умершего, имитацией, но реальным
продолжением существа, жившего триста лет назад. Однако я не
мог поверить в то, что он говорил о фиаско эктотехники. Я был
уверен, что множество людей решилось бы на подобное
превращение, чтобы достичь бессмертия, отчего же здесь должно
быть по-другому? Я промолчал об этих своих сомнениях,
Скачать книгу [0.28 МБ]
Пирамида