Женские глаза, сиявшие рядом с моим лицом, потемнели.
- Разве это плохо?
Я молчал.
- Разве ты хотел бы быть где-нибудь в другом месте, кроме "Геи"?
- Нет.
- Вот видишь!
И, немного помолчав, она сказала другим голосом:
- Когда я была маленькой, я играла в "другие люди". Я воображала, что я
- это кто-то другой, совсем другой, словно примеряла на себя чужую жизнь.
Это было очень увлекательно, но нехорошо.
- Почему?
- Надо всегда оставаться самим собой. Всегда самим собой, всеми силами
стараться быть самим собой, и чем трудней, тем больше, не примерять на себя
чужую судьбу, а...
- А что?
Калларла встряхнула головой так, что ее пронизанные солнечным светом
волосы сверкнули золотистым оттенком, усмехнулась и ушл-а.
Стоя у балюстрады, я слышал отрывки доносившихся до меня разговоров.
- Вот послушай, - раздался низкий голос, - была задумана такая фреска:
из пещеры выбегает группа косматых дикарей - первобытных людей, они
исполняют магический танец, их поза одновременно и человеческая и вместе с
тем звериная. Я страшно мучился над ней, но так ничего и не вышло. Один раз
я встречаю профессора, начинаю рассказывать ему о моих переживаниях. Он
терзал меня не меньше часа, - голос говорящего упал до глухого шепота, -
мямлил и загорался, прямо танцевал около меня в лекторском экстазе,
понимаешь? Вдруг - а я его уже не слушал - он выкинул такой пируэт, что меня
осенило: вот она, думаю, ось всей моей композиции. И принялся делать
наброски, а он-то решил, что я записываю его слова. Здорово, а?
Раздался смех, послышались удаляющиеся шаги, потом все стихло.
Заходило ненастоящее солнце. Вечерняя заря охватила небосклон - это
была извечная картина Земли, которую мы так легко оставили. Я стоял,
опираясь на шероховатые камни балюстрады. Снизу доносился шум волн,
однообразный и сонный, который уносил куда-то мои мысли. Позади, за спиной,
слышался оживленный разговор, пересыпанный искорками женского смеха. Я
слышал звон стекла, громкие тосты, взрывы веселья и внезапно наступавшую
тишину.
Над горизонтом всходила Венера, вечерняя звезда, - большая, сияющая,
похожая на каплю света, такая близкая и знакомая. Медленно спускались
сумерки, сгущался синий мрак, и в один неуловимый момент я увидел в темной
глубине неба контур далекого вулкана, очерченный рубиновой полосой. Я стоял
уже около часа. Загорались звезды, лиловые тона позднего вечера сменялись
ночной тьмой.
Осмотревшись, я вздрогнул: совсем близко, рядом со мной, стоял человек.
Как и я, он опирался на балюстраду и смотрел вперед. Чем больше смеркалось,
тем все более интенсивным становилось красное зарево далекого вулкана,
которое отбрасывало нежно-розовый свет на ближайшие предметы. Человек стоял
так близко от меня, что я не мог посмотреть на него, не привлекая к себе его
внимания, и все же я взглянул на него. Его лицо, озаряемое слабым мерцанием
вулкана, казалось серым, как бы высеченным из камня. Он посмотрел на меня
или, скорее, мимо меня невидящими глазами. Я узнал его и хотел заговорить с
ним, но не-осмелился. Он, вероятно, догадался об этом и первый слегка
поклонился мне:
- Гообар, биофизик.
Я назвал себя и свою профессию. Мы долго молчали, .но уже иначе, чем
раньше: теперь мы молчали вместе. Потом я спросил его:
- Профессор, знаешь ли ты Амету?
Он оживился:
- Конечно, знаю! Он когда-то работал со мной.
- В качестве пилота? - задал я нелепый вопрос.
- Нет. - Гообар, казалось, задумался. - Нам нужен был тогда математик,
хороший математик. Амета... как бы это тебе объяснить, доктор... Иногда
ребенок скажет что-нибудь такое, чего не придумает и гениальный поэт. Такие
удивительные находки ребенок сам оценить не может. Ему все равно: блестящие
находки или ничего не значащие пустяки... Так вот, у Аметы бывают
замечательные идеи, но он не умеет ни отличить их от несущественных, ни
разработать. Но он часто сверкает, как молния, как бы указывая направление в
будущее. Иначе он не умеет.
- Это может быть очень ценно в коллективе, - заметил я.
Этот новый Амета, характеристику которого я услышал от Гообара, удивил
меня. Гообар еще больше скрылся во мраке, его профиль, озаренный отсветом
вулкана, заострился.
- Нет, - сказал он. - Такие указания мало кому могли принести пользу.
Среднему математику они не годились, поскольку были очень туманными и лежали
вне пределов его знаний, а выдающийся математик всегда оригинален, в
исследованиях идет своим путем и не оставит его для чужого, хотя бы самого
гениального открытия, как никто не оставляет любимой женщины ради другой,
более красивой, которая, возможно, ждет его на третьем искусственном
спутнике.
- И он не мог двигаться дальше?
- Нет, - сказал он. - Иногда он был похож на человека, которому в
голову внезапно пришла необыкновенная мелодия симфонии, но он не может
записать ее, не зная нот, не может просто запомнить, и вот мелодия утеряна
навсегда. Именно так выглядели его математические "открытия": это были мысли
о построениях, совершенно не зависимых от известных нам систем. Что-то
подобное математическим островам, затерянным во тьме и ожидающим открытия...
Конечно, многие из них будут открыты исследователями, систематически
занимающимися своим делом, но им и в голову не придет, что какой-то человек
в одиночку уже когда-то добрался до этих незнакомых берегов. Впрочем, в его
уме рождались и различные уродцы, а он не умел отделить плевел от пшеницы.
- Значит, все это было бесполезно... - тихо сказал я.
- Нет! - в третий раз сказал Гообар, повышая голос. - Он толкнул меня
на определенный путь, который я уже не раз бросал и на который возвращался -
настолько он был соблазнителен. Амета сверкнул передо мной, осветил в
течение доли секунды какой-то призрачный пейзаж и больше ничего не мог
сказать о нем...
Наступила пауза.
-. Потом он совершил многое... Это было, пожалуй, лет двенадцать назад,
а может быть, и больше.
- Может быть, он стал пилотом сравнительно недавно? - высказал я
догадку. - Может быть, в этой профессии он нашел то, что искал?
Скачать книгу [0.29 МБ]
Пирамида