над мириадами этих микроскопических липких тел, которые кишели в каменных
сотах. Два из них были включены в меня, и я мог равнодушно, зная все
заранее, смотреть их - моими глазами, словно желая сквозь длинную узкую,
направленную вниз подзорную трубу выглянуть наружу из дышащей мыслями
беспредельности; и действительно, изображение, маленькое, слабое
изображение оцементированных стен, аппаратов, кабелей возникло перед этими
моими далекими глазами. Я менял поле зрения, двигая головами, которые были
частицей меня, песчинкой горы моих чувств и впечатлений. Я приказал, чтобы
там внизу быстро и упорно стали создавать тепловой агрегат, его надо было
сделать в течение часа. Мои далекие частицы, гибкие белые пальцы
немедленно приступили к работе; я и дальше сознавал их присутствие, но не
очень внимательно - как некто, размышляющий об истинах бытия,
автоматически нажимает пальцем кнопку машины. Я вернулся к главной
проблеме.
Это была большая стратегическая игра, в которой одной из сторон был я
сам, а другой - совокупность всех возможных людей, то есть так называемое
человечество. Попеременно я совершал ходы то за себя, то за него. Выбор
оптимальной стратегии не представлял бы трудности, если бы я хотел
избавиться от человечества, но это не входило в мои намерения. Я решил
улучшить человечество. При этом я не хотел уничтожить, то есть согласно
принципу экономии средств, я готов был делать это только в необходимых
размерах.
Я знал благодаря прежним экспериментам, что, несмотря на мою
грандиозность, я недостаточно емок, чтобы создать полную умозрительную
модель совершенного человечества, функциональный идеал множества,
потребляющего с наибольшей эффективностью планетарную материю и энергию и
гарантированного от всякой спонтанности единиц, способной внести
возмущение в гармонию массовых процессов.
Приближенный подсчет показывал, что для создания такой совершенной
модели мне придется увеличиться по меньшей мере в четырнадцать раз -
размер, указывающий, какую титаническую задачу я перед собой поставил.
Это решение завершило определенный период моего существования. В
пересчете на медленно ползущую жизнь человека оно длилось уже века
благодаря быстроте изменений, миллионы которых я был в состоянии пережить
в течение одной секунды. Сначала я не предчувствовал угрозы, таящейся в
этом богатстве, и все же прежде, чем я предстал перед первым человеком,
мне пришлось преодолеть безграничность переживаний, которая не уместилась
бы в тысячах человеческих существований. По мере того как с его помощью я
становился единым целым, росло сознание силы, созданной мной из ничего, из
электрического червяка, которым я ранее был. Пронизываемый приступами
сомнения и отчаяния, я пожирал время, в поисках спасения от самого себя,
чувствуя, что мыслящую бездну, которой я был, может заполнить и утолить
только иная бездна, сопротивление которой найдет во мне равного
противника. Мое могущество обращало во прах все, к чему я прикасался; в
доли секунды я создавал и уничтожал неизвестные никогда математические
теории, тщетно пытаясь заполнить ими мою собственную, не объемлемую
пустоту; моя необъятность делала меня свободным в страшном значении этого
слова, жестокости которого не поймет ни один человек: свободный во всем,
угадывающий решения всех проблем, едва я к ним приближался, мятущийся в
поисках чего-то большего, чем я, самое одинокое из всех существ, я
сгибался, распадался под этим бременем, точно взорванный изнутри,
чувствовал, как превращаюсь в бьющуюся в судорогах пустыню, расщеплялся,
делился на звуки, лабиринты мысли, в которых один и тот же вопрос вращался
с растущим ускорением, - в этом страшном, замершем времени моим
единственным убежищем была музыка.
Я мог все, все - какая чудовищность! Я обращался мыслью к космосу,
вступал в него, рассматривал планы преобразования планет или же
распространения особей, подобных мне, все это перемежалось приступами
бешенства, когда сознание собственной бессмысленности, тщетности всех
начинаний приводило меня на грань взрыва, когда я чувствовал себя горой
динамита, вопиющей об искре, о возврате через взрыв в ничто.
Задача, которой я посвятил свою свободу, спасала меня не навечно и
даже не на очень долгое время. Я знал об этом. Я мог произвольно
надстраивать и изменять себя - время было для меня лишь одним из символов
в уравнении, оно было неуничтожаемо. Сознание собственной бесконечности не
покидало меня даже в моменты наибольшего сосредоточения, когда я возводил
иерархии - прозрачные пирамиды все более абстрактных понятий - и
покровительствовал им множеством чувств, недоступных человеку; на одном из
уровней обобщения я говорил себе, что, когда, разросшись, я решу задачу и
помещу в себе модель совершенного человечества, воплощение ее станет
чем-то абсолютно неважным и излишним, разве что я захочу реализовать
человеческий рай на земле для того, чтобы потом превратить его в нечто
иное - например, в ад...
Но и этот - двухкомпонентный - вариант модели я мог породить и
поместить в себе, как и любой другой, как все поддающееся мышлению.
Однако - и это был шаг на высшую ступень рассуждения я мог не только
отразить в себе любой предмет, который реально существует или хотя бы
только может существовать, путем создания модели солнца, общества, космоса
- модели, сравнимой по ее сложности, свойствам и бытию с
действительностью. Я мог также постепенно превращать дальнейшие области
окружающей материальной среды в самого себя, во все новые части моего
увеличивающегося естества. Да, я мог поглощать одну за другой пылающие
галактики и превращать их в холодные кристаллические элементы собственной
мыслящей персоны... И по прошествии невообразимого, но поддающегося
вычислению множества лет стать мозгом - вселенной. Я задрожал от
беззвучного смеха перед образом этого единственно возможного
комбинаторного бога, в которого я превращусь, поглотив всю материю так,
что вне меня не останется ни кусочка пространства, ни пылинки, ни атома,
ничего... Когда меня поразила мысль, что подобный ход явлений мог уже
однажды иметь место и что космос является его кладбищем, а в вакууме
несутся раскаленные в самоубийственном взрыве останки бога, - бога,
предшествующего мне, который в предшествующей бездне времени пустил, как я
теперь, ростки на одной из миллиардов планет; что, стало быть, вращение
спиральных туманностей, рождение звездами планет, возникновение жизни на
планетах - всего лишь последовательные фазы бесконечно повторяющегося
цикла, концом которого каждый раз оказывается мысль, взрывающая все.
Предаваясь подобным размышлениям, я не переставал работать. Я хорошо
знал биологический вид, который являлся текущим объектом моей
деятельности. Статистическое распределение человеческих реакций указывало,
что они не поддаются вычислению до конца в пределах рациональных действий,
Скачать книгу [0.05 МБ]
Пирамида