Что ж, утратив последнюю надежду, капитан обязан был указать своему экипажу путь на север, дабы пересечь Полярный круг до того, как этому воспрепятствует зима. Течение же влекло нас в противоположную сторону, на юг.
Лишь только айсберг сдвинулся с места, все поняли, что он поплывет на юг, и ужаснулись этой догадке. Ведь это значило, что, даже снявшись с мели, мы обречены на долгую зимовку и нет надежды на встречу с китобойным судном, ибо промысел ведется на севере, между Южными Оркнейскими, Южными Сандвичевыми островами и Южной Георгией.
От толчка в воде оказались многие предметы: камнеметы, перенесенные с «Халбрейн», якоря, цепи, часть парусов, рангоут. Что же касается всевозможных припасов, то благодаря трудам, которым был посвящен предыдущий день, они уцелели и проведенный осмотр выявил лишь незначительные утраты. Можно себе представить, какой была бы наша участь, если бы при столкновении с айсбергом мы лишились провизии…
Сняв поутру показания приборов, Лен Гай заключил, что айсберг смещается на юго восток, из чего следовало, что направление течения оставалось тем же. Прочие льды следовали в ту же сторону, и именно такой «попутный» айсберг задел наш восточный склон. Теперь оба айсберга сцепились и плыли со скоростью две мили в час.
Постоянство направления течения наводило на размышления: от самых паковых льдов оно, не переставая, несло воды южного океана к полюсу. Если Мори не ошибался и антарктический континент действительно существует, то возможно два вывода: либо течение огибает его, либо имеется широкий пролив, в который устремляются гигантские массы воды и плывущие на их поверхности ледяные громадины.
Я полагал, что скоро мы увидим, как обстоит дело. При скорости две мили в час нам хватило бы тридцати часов, чтобы добраться до точки, в которой перекрещиваются меридианы… Там стала бы ясна и дальнейшая судьба — проходит ли оно через полюс или путь ему преграждает полоса земли.
Услыхав от меня такие речи, боцман отвечал:
— Что вы хотите, мистер Джорлинг, если течение проходит через полюс, то и мы пройдем через него вместе с ним, если нет — то не пройдем… Не мы хозяева положения, и не нам решать, куда плыть. Льдина — не корабль, она лишена парусов и руля и слушается одного течения!
— Согласен, Харлигерли. Но я думал, что, сев вдвоем втроем в шлюпку…
— Опять вы за свое! Далась вам эта шлюпка!
— Именно далась! Ведь если поблизости лежит земля, то разве нельзя себе представить, что люди с «Джейн»…
— Высадились на ней, мистер Джорлинг? В четырехстах милях от острова Тсалал?
— Кто знает, боцман…
— Пусть так. Но позвольте сказать вам: ваши рассуждения обретут силу, когда эта земля и впрямь покажется — если покажется. Тогда наш капитан предпримет то, что необходимо, не забывая при этом, что время дорого. Нам нельзя задерживаться в этих широтах, и если наш айсберг не доставит нас ни к Фолклендам, ни к Кергеленам, то пусть доставит хоть куда нибудь — лишь бы оказаться за пределами Полярного круга до того, как этого уже нельзя будет сделать!
Устами Харлигерли глаголил сам здравый смысл, и я был вынужден признать его правоту.
Пока матросы, выполняя команды Лена Гая под бдительным оком лейтенанта, готовились к зимовке, я частенько забирался на верхушку айсберга и, приложив к глазу подзорную трубу, упорно изучал горизонт. Время от времени его монотонную пустоту нарушала проплывающая вдали ледяная гора или сгустившийся туман. С высоты ста пятидесяти футов над уровнем моря я видел океан на расстояние более двенадцати миль. Однако ни разу моему взору не предстало что либо, хотя бы отдаленно напоминающее очертания берега.
Капитан дважды поднимался ко мне на вершину, чтобы снять показания приборов. Вот каковы были наши координаты на 30 января: 67°19' западной долготы, 89°21' южной широты. Со времени последнего определения нашего местонахождения течение отнесло нас на 24 градуса к западу. Айсберг отделяли от Южного полюса какие то сорок миль.
День ушел на то, чтобы перенести запасы в широкую трещину, обнаруженную боцманом на восточном склоне, где ящики и бочки остались бы целы даже при столкновении пострашнее первого. Что касается очага, то матросы помогли Эндикотту расположить его между двумя ледяными глыбами, где его прочности ничто не угрожало, и подтащили к кухне несколько тонн угля.
Эти работы не вызвали у матросов ни жалоб, ни даже малейшего ропота. Молчание и покорность экипажа означали, что капитан и его помощник не требовали от него ничего сверх срочно необходимого. Однако со временем люди наверняка начнут испытывать разочарование. Сейчас право командиров распоряжаться еще не подвергалось сомнению, что будет через несколько дней? Новые члены команды с Фолклендов могут, отчаявшись дождаться конца злосчастной экспедиции, не устоять перед соблазном завладеть шлюпкой и попытаться улизнуть.
Однако мне казалось, что эта опасность вряд ли грозит нам, пока айсберг в движении, поскольку шлюпка не смогла бы его обогнать. Но стоит нам сесть на мель еще раз — у берегов неведомого континента или просто рядом с каким нибудь островком — и несчастные сделают все, лишь бы избежать ужасов зимовки…
Об этом мы и повели речь за обедом. Лен Гай и Джэм Уэст также придерживались мнения, что гарпунщик и его дружки не отважатся на бегство, пока айсберг движется. Однако это не значит, что можно ослабить бдительность. Хирн не внушал нам доверия, и за ним нужен был глаз да глаз.
Позже, когда экипажу был предоставлен отдых, у меня завязался разговор с Дирком Петерсом. Дело было так. Я по своему обыкновению направился к верхушке айсберга, а капитан и его помощник, напротив, спустились к его основанию сделать отметки у ватерлинии, чтобы по ним следить, не погружается ли айсберг в воду и не угрожает ли нам смещение центра тяжести, чреватое кульбитом. Я просидел на вершине полчаса, когда заметил, что ко мне торопливо приближается метис.
Поравнявшись со мной, метис остановился, обвел взглядом море, надеясь увидеть то же, что тщетно мечтал разглядеть я… Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил.
— Мистер Джорлинг, помните нашу беседу в вашей каюте на «Халбрейн»? Помните, я рассказал вам, что случилось на «Дельфине»?
Помнил ли я этот разговор!.. Ничто из того, что он поведал мне тогда, вплоть до мельчайших деталей, не стерлось из моей памяти.
— Я сказал вам, — продолжал он, — что Паркера звали вовсе не Паркером, а Недом Холтом. Он был братом Мартина Холта…
— Помню, Дирк Петерс, — отвечал я. — Но к чему возвращаться к столь печальной теме?
— К чему, мистер Джорлинг? Вы не… Вы никому об этом не говорили?
— Никому! — заверил я. — Разве мог я раскрыть вашу тайну… Тайну, которая должна умереть вместе с нами?
— Умереть? Да, умереть…— прошептал метис. — И все же… понимаете… Мне кажется, что экипаж… Там знают… Кажется, они что то знают…
Я перекинул мостик между его словами и тем, что услыхал от боцмана о странном разговоре, в котором Хирн подстрекал Мартина Холта спросить у метиса, как погиб на «Дельфине» его брат. Выходит, тайное стало явным? Или это болезненное воображение Дирка Петерса?
— Объясните поподробнее!
— Понимаете, мистер Джорлинг… Я не умею складно говорить… Да, вчера… С тех пор я все время думаю об этом… Вчера Мартин Холт отозвал меня в сторону, подальше от остальных, и сказал, что хочет со мной поговорить…
— О «Дельфине»?
— Да, о «Дельфине»… И о своем брате Неде Холте… Впервые он назвал мне это имя… Имя того, кого я… А ведь мы плаваем вместе уже третий месяц…
Метис говорил до того тихо, что я едва слышал его голос.
— Понимаете… Мне показалось, что у Мартина Холта в голове… Нет, я не ошибся! Он что то подозревает…
— Говорите же, Дирк Петерс! — вскричал я. — О чем вас спросил Мартин Холт?
Я чувствовал, что за вопросом Мартина Холта стоял Хирн. Однако, справедливо полагая, что метису ничего не известно о роли гарпунщика, я решил не говорить ему о новой напасти.
— О чем он спросил меня, мистер Джорлинг? — вымолвил он. — Он спросил, не помню ли я Неда Холта с «Дельфина», как он погиб — в схватке с бунтовщиками или при кораблекрушении… не был ли среди тех, кого отправили в море вместе с капитаном Барнардом и… могу ли я сказать ему, как погиб его брат… О, как, как…
— И что же вы ответили Мартину Холту?
— Ничего… Ничего!
— Надо было настаивать на том, что Нед Холт погиб вместе с бригом.
— Я не смог, понимаете? Не смог… Братья так похожи друг на друга… Мне показалось, что передо мной не Мартин Холт, а Нед Холт… Я испугался и… убежал…
Метис резко выпрямился, я же, обхватив голову руками, стал размышлять. Я не сомневался, что запоздалые вопросы Мартина Холта о своем брате — результат интриг Хирна. Неужели гарпунщик проведал о тайне Дирка Петерса еще на Фолклендах? Я, во всяком случае, молчал как рыба.
Однако какую цель преследовал Хирн, подстрекая Мартина Холта? Чего он добивался? Просто ли стремился удовлетворить свою ненависть к Дирку Петерсу — единственному из фолклендских матросов, всегда выступавшему на стороне Лена Гая и помешавшему завладеть шлюпкой? Может быть, он стремился сделать из Мартина Холта союзника? Кроме того, решившись пуститься в шлюпке по столь опасным водам, он нуждался в Мартине Холте, который добьется успеха там, где Хирна и его дружков ждала бы неудача?..
Вот какие мысли промелькнули у меня в голове, вот какие сложности прибавились к нашему положению.
Подняв голову, я не обнаружил Дирка Петерса. Он исчез совершенно бесшумно, сказав то, что хотел, и удостоверившись, что я не раскрывал нашей тайны. Я взглянул напоследок на горизонт и в величайшем смятении поспешил вниз, снедаемый нетерпением дождаться завтрашнего дня.
Вечером мы приняли обычные меры предосторожности; никому не было позволено остаться за пределами лагеря, за исключением метиса, который по прежнему охранял шлюпку.
Я так устал, что меня тотчас сморил сон, и я забылся рядом с капитаном, предоставив Джэму Уэсту охранять наш покой; через некоторое время капитан сменил своего помощника.
На следующий день, 31 января, я раздвинул края палатки — и, о разочарование! Все вокруг потонуло в тумане! То был не легкий туман, который рассеивается при первых лучах солнца и улетучивается при дуновении ветерка… Нет, это был желтоватый туман с запахом плесени, как будто антарктический январь был брюмером116 северного полушария. Вдобавок температура резко упала, что было очевидным симптомом приближающейся зимы. Туман полностью скрыл от нас верхушку айсберга.
— Вот некстати! — в сердцах сказал боцман. — Даже проплывая совсем близко от земли, мы не сможем ее разглядеть.
— Какова наша скорость? — осведомился я.
— Значительнее, нежели вчера, мистер Джорлинг. Капитан опускал лот и выяснил, что скорость айсберга — не менее трех четырех миль в час.
— Каковы же ваши выводы, Харлигерли?
— По всей видимости, окружающее нас море не так велико и стиснуто сушей, раз течение все усиливается… не удивлюсь, если через десять — двенадцать миль и по правому, и по левому борту покажется земля.
— Но тогда мы входим в широкий пролив, разрезающий на две части антарктический континент?
— Да. По крайней мере такого мнения придерживается капитан.
— Так не собирается ли он, придя к такому мнению, предпринять попытку пристать к тому или другому берегу этого пролива?
— Каким же образом?
— На шлюпке…
— Рисковать шлюпкой в таком тумане?.. — Боцман скрестил руки на груди. — Как такое могло прийти вам в голову, мистер Джорлинг? Или мы можем бросить якорь, чтобы дождаться возвращения шлюпки? Видимо, нет… А в таком случае у нас есть, все шансы никогда больше ее не увидеть. Вот если бы мы шли на «Халбрейн»…
Увы, «Халбрейн» сгинула в океанской пучине…
Несмотря на туман, я поднялся на верхушку айсберга. Вдруг я разгляжу в просвете землю?.. Однако все мои старания проникнуть взглядом сквозь непроницаемую серую пелену, накрывшую море, оказались тщетными. Оставалось надеяться на сильный северо восточный ветер, который грозил сбросить меня вниз, но в то же время мог разодрать опостылевший туман в клочья…
Однако пока туман сгущался. Влекомый теперь не только течением, но и ветром, айсберг все больше разгонялся, так что мне казалось, что он содрогается у меня под ногами…
В это мгновение я и оказался во власти галлюцинаций — таких же, что смущали разум Артура Пима. Мне показалось, что я растворяюсь в его могучей личности и вижу то, что сумел разглядеть лишь он один… Непроницаемый туман превратился в тот самый занавес паров, который открылся на горизонте его безумному взору. Мне уже чудилось, что верхний край занавеса полыхает, подобно факелу, а в воздухе и в подсвечиваемых снизу океанских глубинах как бы разлито невиданное трепетание… Оставалось узреть бескрайний водопад, бесшумно низвергающийся с кручи, арки, в которых мечутся хаотические образы, и белоснежного гиганта, стерегущего полюс…
Наконец разум возобладал над безумием. Невероятные видения, от которых впору было потерять равновесие на верхушке айсберга, постепенно рассеялись, и я спустился в лагерь.
На протяжении дня все оставалось по прежнему. Туманная завеса так и не приоткрылась, и нам не суждено было узнать, прошел ли наш айсберг, преодолевший за сутки миль сорок, мимо загадочной земной оси117.
Глава XI. В ТУМАНЕ
— Что ж, мистер Джорлинг, — сказал боцман на следующий день, — нам остается только надеть траур!
— Что же мы оплакиваем, Харлигерли?
— Южный полюс, который так и не заметили!
— Да, он остался, должно быть, милях в двадцати позади.
— Ничего не поделаешь, ветер задул тусклую южную лампу, и она погасла в тот самый момент, когда мы проплывали мимо полюса…
— Однако мы упустили единственную возможность! Такой никогда больше не представится!
— Ваша правда, мистер Джорлинг. Придется отказаться от надежды покрутить вертел, на котором вращается Земля.
— Удачное сравнение, боцман!
— А к сказанному я могу добавить, что наша ледяная лошадка несет нас к черту на кулички, а вовсе не к «Зеленому баклану». Что ж, экспедиция оказалась бесполезной, и повторить ее никто не захочет… Однако как бы ее завершить, причем не теряя времени, ибо зима не замедлит явить нам свой красный нос, потрескавшиеся губы и отмороженные руки!.. Ну и путешествие: Лен Гай не отыскал своего брата, мы — соотечественников, Дирк Петерс— своего бедного Пима!..
Что ж, боцман перечислил еще не все!.. Ведь экспедиция стоила нам девяти жертв, не считая загубленной «Халбрейн». Из тридцати двух человек, поднявшихся на шхуну, в живых осталось теперь только двадцать три; а скольких еще недосчитаемся?..
Между Южным полюсом и Полярным кругом укладывается двадцать параллелей — это примерно тысяча двести морских миль, которые нам предстояло преодолеть всего за месяц, максимум — за полтора, в противном случае мы окажемся запертыми с внутренней стороны припая… А зимовка в высоких антарктических широтах была бы равносильна для нас смерти.
Перед полюсом течение влекло нас к югу; оно не изменило направления, однако теперь оно стало течением, уносящим нас на север, и, быть может, нам еще улыбнется удача. Впрочем, у нас не было выбора: оставалось лишь, как говорится, пуститься на волю волн.
Нас мало заботило, что воды, к которым спешил теперь наш айсберг, были уже не южной Атлантикой, а Тихим океаном и что ближайшие земли на нашем пути — не Южные Оркнейские и Южные Сандвичевы острова, не Фолкленды, не мыс Горн и не Кергелены, а Австралия и Новая Зеландия. Вот почему боцман был прав, говоря (и горюя при этом), что чарочку в честь возвращения ему суждено поднять не в уютном «Зеленом баклане» почтенного Аткинса.
— В конце концов, мистер Джорлинг, — твердил он, стараясь утешить себя, — таверны есть и в Мельбурне, и в Хобарте, и в Данидине… Главное — попасть в хороший порт!
Туман не рассеивался, и мы не могли подсчитать, какое расстояние прошел наш айсберг, оставив позади Южный полюс. Тем не менее Лен Гай и Джэм Уэст полагали, что оно равняется двумстам пятидесяти милям.
Течение тем временем оставалось столь же быстрым и не меняло направления. У нас не было сомнений, что мы находимся в широком проливе, разделяющем антарктический континент на две части — восточную и западную. Можно представить мое уныние из за невозможности высадиться ни на тот, ни на другой берег пролива, воды которого вот вот скует зима!
Я посетовал на это капитану и услыхал вполне логичный ответ:
— Чего же вы хотите, мистер Джорлинг! Мы бессильны… Ничего не поделаешь! Проклятый туман! Я не ведаю уже, где мы находимся. Приборы пока бесполезны, солнце же вскоре совсем исчезнет — на долгие месяцы…
— У меня никак не выходит из головы шлюпка, — не удержался я. — Может быть, с ее помощью…
— Отправиться в море? Вы все о своем? Это была бы непростительная неосторожность, какой я не могу себе позволить. Да и экипаж не допустит этого…
Я едва сдержался, чтобы не воскликнуть: «А если на этой земле нашел убежище ваш брат Уильям Гай и ваши соотечественники?!» Однако у меня хватило ума не усугублять горе нашего капитана. Ведь он наверняка подумывал о том же; и если отказался от продолжения поисков, то это означает, что такая попытка была бы не только бесполезной, но безумной.
Однако в него должно было вселять некоторую надежду следующее рассуждение:
Уильям Гай и его спутники оставили остров Тсалал в самом начале лета. Перед ними лежало свободное ото льда море, к их услугам было то же самое течение, которое увлекло и нас — сперва на «Халбрейн», потом на айсберге. Кроме течения, им помогал ветер, с редким постоянством дувший с северо востока. Следовательно, их шлюпка, если только она не погибла в море, должна была плыть в том же направлении, что и мы, войти в тот же широкий пролив и оказаться в тех же широтах. А раз так, то логика подсказывала, что, имея перед нами преимущество в несколько месяцев, они вполне могли продвинуться гораздо дальше на север, преодолеть чистое море, припай, пересечь Полярный круг… В конце концов шлюпку с Уильямом Гаем и его спутниками мог подобрать какой нибудь корабль…
Однако наш капитан, даже если и надеялся на такое стечение счастливых случайностей, не обмолвился об этом ни словом. Человеку свойственно лелеять иллюзии, поэтому я не исключал, что капитан опасается, как бы ему не раскрыли глаза на слабые стороны его гипотезы…
Как то раз я заговорил об этом с Джэмом Уэстом. Лейтенант, предпочитавший фантазиям факты, не согласился со мной. Практический ум, каковым он обладал, не находил, будто то обстоятельство, что мы не нашли людей с «Джейн», служит доказательством их пребывания в этих местах до нас и выхода в Тихий океан.
Боцман же, выслушав мои рассуждения, высказался так:
— Знаете, мистер Джорлинг, случиться может всякое — по крайней мере люди охотно допускают это в разговорах. Однако предположить, что капитан Уильям Гай в окружении своих товарищей в эту самую минуту пьет виноградную водку, виски или джин в каком нибудь кабачке Старого или Нового Света — нет, нет!.. Это так же невероятно, как то, что мы с вами завтра заявимся в «Зеленый баклан»!..
Все три дня, что мы плыли в тумане, я ни разу не встречался с Дирком Петерсом — вернее сказать, он не пытался заговорить со мной, предпочитая не оставлять своего поста у шлюпки. Вопросы Мартина Холта насчет своего брата Неда означали, что его тайна перестала быть тайной. По этой причине он стал сторониться остальных еще больше, чем прежде. Он спал в часы бодрствования остальных, когда же все спали, то бодрствовал он. Я даже задавался вопросом, не сожалеет ли он, что был со мной откровенен, и не боится ли, что у меня появилось отвращение к нему… Если так, то он сильно заблуждался: я испытывал к бедняге метису одну лишь сильнейшую жалость.
Я не умею передать, до чего унылыми, монотонными, нескончаемыми казались нам часы, когда вокруг висел туман, разорвать который не удавалось никакому ветру. Сколько мы ни всматривались в туман, нам не удавалось определить положение солнца, все больше клонившегося к горизонту. Нам оставались неведомы координаты нашего айсберга. То, что он продолжает свой путь на юго восток, вернее, теперь уже на северо запад, было вполне вероятно, но не точно. Лен Гай не мог найти неподвижный ориентир и произвести измерения. Мы предполагали, что ветер стих, ибо не ощущали ни малейшего дуновения. Остановись айсберг, мы не заметили бы никакой разницы. Даже огонек спички не колебался в насыщенном влагой воздухе. Тишину нарушали лишь птичьи крики, вязнущие в густой пелене тумана. Качурки и альбатросы едва не задевали крыльями верхушку айсберга, облюбованную мной для наблюдений. В какую же сторону устремлялись эти неутомимые создания — ведь приближение зимы должно было гнать их подальше от глубин Антарктики…
Скачать книгу [0.23 МБ]
Пирамида