договоренность с правительством Швейцарии.
Ошеломленный Лэнгдон в полном недоумении наблюдал, как пилот протянул охраннику
свое удостоверение личности. Тот вставил пластиковую карточку в щель
электронного идентификатора, и тут же мигнул зеленый огонек.
– Имя вашего пассажира?
– Роберт Лэнгдон, – ответил пилот.
– К кому?
– К директору.
Охранник приподнял брови. Отвернулся к компьютеру, несколько секунд вглядывался
в экран монитора. Затем вновь высунулся в окошко.
– Желаю вам всего наилучшего, мистер Лэнгдон, – почти ласково проговорил он.
Машина вновь рванулась вперед, набирая сумасшедшую скорость на 200 ярдовой
дорожке, круто сворачивающей к главному входу лаборатории. Перед ними
возвышалось прямоугольное ультрасовременное сооружение из стекла и стали.
Дизайн, придававший такой громаде поразительную легкость и прозрачность, привел
Лэнгдона в восхищение. Он всегда питал слабость к архитектуре.
– Стеклянный собор, – пояснил пилот.
– Церковь? – решил уточнить Лэнгдон.
– Отнюдь. Вот как раз церкви у нас нет. Единственная религия здесь – это физика.
Так что можете сколько угодно поминать имя Божье всуе, но если вы обидите какой
нибудь кварк или мезон – тогда вам уж точно несдобровать.
Лэнгдон в полном смятении заерзал на пассажирском сиденье, когда автомобиль,
завершив, как ему показалось, вираж на двух колесах, остановился перед
стеклянным зданием. Кварки и мезоны? Никакого пограничного контроля? Самолет,
развивающий скорость 15 М? Да кто же они такие, черт побери, эти ребята?
Полированная гранитная плита, установленная у входа, дала ему ответ на этот
вопрос.
Conseil Europeen pour la
Recherche Nucleaire
– Ядерных исследований? – на всякий случай переспросил Лэнгдон, абсолютно
уверенный в правильности своего перевода названия с французского.
Водитель не ответил: склонившись чуть ли не до пола, он увлеченно крутил ручки
автомагнитолы.
– Вот мы и приехали, – покряхтывая, распрямил он спину. – Здесь вас должен
встречать директор.
Лэнгдон увидел, как из дверей здания выкатывается инвалидное кресло коляска.
Сидящему в ней человеку на вид можно было дать лет шестьдесят. Костлявый, ни
единого волоска на поблескивающем черепе, вызывающе выпяченный подбородок.
Человек был одет в белый халат, а на подножке кресла неподвижно покоились ноги в
сверкающих лаком вечерних туфлях. Даже на расстоянии его глаза казались
совершенно безжизненными – точь в точь два тускло серых камешка.
– Это он? – спросил Лэнгдон.
Пилот вскинул голову.
– Ох, чтоб тебя... – Он с мрачной ухмылкой обернулся к Лэнгдону. – Легок на
помине!
Не имея никакого представления о том, что его ждет, Лэнгдон нерешительно вылез
из автомобиля.
Приблизившись, человек в кресле коляске протянул ему холодную влажную ладонь.
– Мистер Лэнгдон? Мы с вами говорили по телефону. Я – Максимилиан Колер.
Глава 7
Генерального директора ЦЕРНа Максимилиана Колера за глаза называли кайзером.
Титул этот ему присвоили больше из благоговейного ужаса, который он внушал,
нежели из почтения к владыке, правившему своей вотчиной с трона на колесиках.
Хотя мало кто в центре знал его лично, там рассказывали множество ужасных
историй о том, как он стал калекой. Некоторые недолюбливали его за черствость и
язвительность, однако не признавать его безграничную преданность чистой науке не
мог никто.
Пробыв в компании Колера всего несколько минут, Лэнгдон успел ощутить, что
директор – человек, застегнутый на все пуговицы и никого близко к себе не
подпускающий. Чтобы успеть за инвалидным креслом с электромотором, быстро
катившимся к главному входу, ему приходилось то и дело переходить на трусцу.
Такого кресла Лэнгдон еще никогда в жизни не видел – оно было буквально
напичкано электронными устройствами, включая многоканальный телефон,
пейджинговую систему, компьютер и даже миниатюрную съемную видеокамеру. Этакий
мобильный командный пункт кайзера Колера.
Вслед за креслом Лэнгдон через автоматически открывающиеся двери вошел в
просторный вестибюль центра.
Стеклянный собор, хмыкнул про себя американец, поднимая глаза к потолку и увидев
вместо него небо.
Над его головой голубовато отсвечивала стеклянная крыша, сквозь которую
послеполуденное солнце щедро лило свои лучи, разбрасывая по облицованным белой
плиткой стенам и мраморному полу геометрически правильные узоры и придавая
интерьеру вестибюля вид пышного великолепия. Воздух здесь был настолько чист,
что у Лэнгдона с непривычки даже защекотало в носу. Гулкое эхо разносило звук
шагов редких ученых, с озабоченным видом направлявшихся через вестибюль по своим
делам.
– Сюда, пожалуйста, мистер Лэнгдон.
Голос Колера звучал механически, словно прошел обработку в компьютере. Дикция
точная и жесткая, под стать резким чертам его лица. Колер закашлялся, вытер губы
белоснежным платком и бросил на Лэнгдона пронзительный взгляд своих мертвенно
серых глаз. – Вас не затруднит поторопиться?
Кресло рванулось по мраморному полу. Лэнгдон поспешил за ним мимо бесчисленных
коридоров, в каждом из которых кипела бурная деятельность. При их появлении
ученые с изумлением и бесцеремонным любопытством разглядывали Лэнгдона, стараясь
угадать, кто он такой, чтобы заслужить честь находиться в обществе их директора.
– К своему стыду, должен признаться, что никогда не слышал о вашем центре, –
предпринял Лэнгдон попытку завязать беседу.
– Ничего удивительного, – с нескрываемой холодностью ответил Колер. –
Большинство американцев отказываются признавать мировое лидерство Европы в
научных исследованиях и считают ее большой лавкой... Весьма странное суждение,
если вспомнить национальную принадлежность таких личностей, как Эйнштейн,
Галилей и Ньютон.
Лэнгдон растерялся, не зная, как ему реагировать. Он вытащил из кармана пиджака
факс.
– А этот человек на фотографии, не могли бы вы...
– Не здесь, пожалуйста! – гневным взмахом руки остановил его Колер. – Дайте ка
это мне.
Лэнгдон безропотно протянул ему факс и молча пошел рядом с креслом коляской.
Пирамида