Тогда какого черта я долбаюсь, пытаясь найти стрелявшего в меня, если наиболее вероятной целью была Пег О‘Тул? Давай-ка, Джо, ищи убийцу торговцев героином.
Курц подошел к карте окрестностей Буффало размером четыре на пять футов, висевшей на северной стене офиса. Эту карту покупала еще Сэм в их старый офис. Арлин притащила ее сюда, несмотря на возражения Курца, говорившего, что эта штуковина им на фиг не сдалась. Однако сегодня утром она уже пригодилась. Они с Арлин пометили красными кнопками места, где произошли убийства, перечисленные в документах, предоставленных Анджелиной Фарино Феррера и Тома Гонзагой. Четырнадцать мест, двадцать два человека пропавших, вероятно, убитых.
Точки покрывали практически всю карту. Три в Локаване, четыре – в негритянском гетто к востоку от Мэйна, четыре – собственно в Буффало. Остальные – в Тонавонде, Чиктоваге и пригородах, таких, как Амхерст и Кенмор.
Курц прекрасно понимал, что будь на его месте любой другой следователь, пусть даже в распоряжении этого парня будут все силы полицейской криминалистики, не сможет раскрыть эти убийства за три дня, если виновный не решит сдаться сам. На территории в сотни квадратных километров, при необходимости опроса сотен возможных свидетелей и подозреваемых и проверки сотен отпечатков пальцев… У Курца не было даже игрушечного детского набора для снятия отпечатков пальцев. А еще надо учесть, скольким убийцам, местным и государственного масштаба, было бы выгодно строить козни развивающейся на западе штата Нью-Йорк наркоимперии клана Гонзага.
Если бы Курц всерьез решил составить список подозреваемых, первые пять строчек в нем заняла бы Анджелина Фарино Феррера. Уничтожение исторически сложившейся в этом районе монополии клана Гонзага на торговлю наркотиками было выгодно ей с любой точки зрения. Она честолюбива. Боже мой, делом чести для нее, в первую очередь, было убить Эмилио Гонзагу. Что она и сделала прошлой зимой не без помощи Джо Курца. Ослабив тем самым хватку семьи Гонзага и укрепив пошатнувшиеся позиции семьи Фарино.
Вся эта чушь типа обращения друг к другу по именам, „Анджелина“, „Тома“, имеет смысл только в том случае, если эта женщина прикидывается другом своему противнику, тем временем готовясь его уничтожить.
Но на карте стояли и пять синих кнопок. Дилеры и клиенты семьи Фарино, которые исчезли, оставив после себя только пятна крови.
_А_кто_сказал,_что_их_убили?_
Анджелина Фарино Феррера. За первый год ее владычества семья достаточно хорошо вклинилась на рынок наркоторговли. Если бы пострадали только люди Гонзаги, это было бы слишком подозрительно. Что значит потеря немногих дилеров и клиентов по сравнению с доверием Тома Гонзаги? Может быть, этих пятерых просто перебазировали в Майами или Атлантик Сити. А тем временем люди миссис Фарино Феррера продолжают убивать дилеров Гонзаги.
Но Гонзага не верит Анджелине. В этом Курц был уверен. Нужно быть последним идиотом, чтобы доверять женщине, собственноручно застрелившей своего первого мужа и хранящей пистолет, орудие этого преступления, в качестве памятного сувенира, сентиментальной штучки, как называла его она. Женщине, которая вышла замуж во второй раз за человека значительно старше ее только для того, чтобы еще лучше научиться стратегии и тактике воровского мира. Женщине, хладнокровно утопившей своего единственного ребенка только из ненависти к его отцу, Эмилио Гонзаге.
Курц стоял у окна, глядя, как холодный дождь поливает Чипьюа-стрит. Вполне логично, что Гонзага дал ему на расследование убийств торговцев героином четыре дня. Если Курц не выполнит задание, у Гонзаги возникнет еще один повод убить его. Будто возможного участия Курца в убийстве его отца недостаточно. Если его убьют, Анджелина вряд ли что-нибудь выкинет. Она примет любые объяснения со стороны Тома и не станет злиться. На фоне таких грандиозных событий, как передел сфер влияния, жизнь какого-то Джо Курца покажется просто мелочью. Особенно если учесть, что движущей силой этих событий являются честолюбие и жажда мести. Альфа и омега спектра эмоций, присущих Анджелине Фарино Феррера.
Курц вымученно улыбнулся. У него нет особого выбора. По крайней мере, удалось нейтрализовать этого вольного стрелка, Длинноствольного Редхока. И записать их разговор по мобильному, когда они договаривались о деталях этого убийства. Безусловно, эта запись ставит под удар и самого Джо Курца, причем его вина, с точки зрения закона, серьезнее, чем у женщины-дона. Да и, по правде говоря, они вели разговор столь осмотрительно, что можно считать эту запись абсолютно никчемной.
Итак, все вернулось обратно к конверту с пятью тысячами долларов задатка. Он еще пригодится Курцу. Во вторник, после Хэллоуина, когда он будет сматываться из Буффало, штат Нью-Йорк. Навсегда. Перед тем как пересечь границу штата, он купит себе другой подержанный автомобиль. Очередной раз нарушив правила, установленные для досрочно освобожденных. Курц знал не слишком много людей за пределами штата, но самым главным из них в нынешних обстоятельствах был пластический хирург, живущий в Оклахома-сити. Он помогал обрести новое лицо и документы таким людям, как Джо Курц, за наличные.
Но Курцу требовалось несколько больше наличных денег. Теоретически, если он попросит Арлин выкупить его долю в „Свадебных колоколах“ и „Первой любви“, то в течение минуты у него будет порядка пятидесяти тысяч долларов. Но он никогда этого не сделает. Арлин годами ждала возможности открыть такое дело, хотя сама идея искать людей, бывших влюбленными в пору учебы в старших классах школы, пришла Курцу, когда он сидел в Аттике.
Впрочем, он всегда может раздобыть наличные.
Курц надел бейсболку, засунул за пояс револьвер и направился к своему „Пинто“. Он вдруг захотел повидать кое-кого в Локаване.
Глава 15
Локавана была одним из всемирно известных центров сталелитейной промышленности в течение почти столетия. Руду подвозили по воде, через реку Святого Лаврентия и по Великим озерам, на баржах и по железной дороге. Обратно увозили сталь. Десятки тысяч рабочих проработали здесь всю жизнь, отдавая ее компании „Локавана стил“ в течение более пятидесяти лет. Это была неплохая жизнь. Здесь платили больше, чем на заводах „Крайслер“ или „Америкэн Стандард“ или любом другом крупном предприятии в огромном рабочем городе под названием Буффало. Медицинское и пенсионное страхование на сталелитейном заводе тоже были практически вне конкуренции.
Однако рынок сбыта американской стали начал сокращаться. Горы шлака около заводов росли, небо становилось все более серым и мерзким, дома рабочих – все более мрачными и угрюмыми. Отчисления в пенсионный фонд съедали все большую часть прибыли компании, но сама идея жить за счет стали продолжала процветать. К концу шестидесятых профсоюзы окрепли, а технологии обветшали. Финансовая сторона дела поросла мхом и перестала поспевать за современным темпом жизни. Мельницы, моловшие руду, окончательно устарели. Профсоюзы все еще продолжали добиваться выгодных соглашений, менеджеры клали себе в карман всевозможные премии, но руководство компании предпочитало выплачивать большие дивиденды, а не вкладывать деньги в обновление производства, новые технологии и развитие менеджмента. Тем временем сталелитейная индустрия Японии, Таиланда, Европы и России поднялась из послевоенного упадка. На их стороне было дешевое сырье и такая же дешевая рабочая сила, новые технологии и льготное налогообложение. Сталелитейщики Локаваны кричали, что их дурачат и демпингуют. Компании платили политикам за принятие протекционистских законов, не меняя свою стратегию по зарплате и пенсиям. И сохраняя устаревающее с каждым днем оборудование. Они варили сталь точно так же, как это делали их деды. И продавать пытались точно так же.
К семидесятым годам сталелитейная промышленность Локаваны напоминала больного, истекающего кровью на больничной каталке. К середине девяностых она стала хладным трупом, у ложа которого не стояло ни одного плакальщика, тешащего себя надеждой на пробуждение. На десяток миль вдоль берега озера Эри торчали заброшенные мельницы для руды. Сотни квадратных миль занимали гетто, возникшие на месте рабочих поселков. Десятки пустых стоянок, на которых когда-то красовались тысячи машин. Черные горы шлака протянулись на восток от самого берега Эри. Засыпать рудные мельницы оказалось дешевле, чем демонтировать. Потому что треть жителей Буффало подалась на заработки в другие места, и никто в жизни не купил бы эти участки земли с видом на озеро.
В тени огромных заброшенных мельниц ютились поселки и небольшие города. Когда-то в них жили квалифицированные рабочие, выходцы из Италии и Германии, и некоторое количество чернокожих. Теперь здесь расположились наркопритоны и абортарии, а также одноэтажные мечети. Район, где раньше жили рабочие сталелитейных заводов, заселили бедные эмигранты из Африки, Среднего Востока и Латинской Америки.
Курц хорошо знал Локавану. Здесь он расстался с девственностью, с иллюзиями относительно этого мира и впервые в жизни убил человека. Бог его упомнит, в каком именно порядке.
Главной улицей, пересекавшей Локавану с запада на восток, была Ридж Роуд. Она проходила и мимо базилики Богоматери Победоносной. Мимо приюта Отца Бейкера, кладбища Креста Господня, ботанического сада и здания городской администрации Локаваны. Она заканчивалась узким стальным мостом, построенным более столетия назад. То, что было дальше, называли „за Мостом“. К югу от моста находился лабиринт узких улочек, внезапно заканчивавшихся тупиками, стенами, кюветами и заборами, окружавшими безлюдное пространство в полтора километра шириной. Оно было покрыто железнодорожными путями. Если посмотреть на север, они приводили к хлебным мельницам, стоящим неподалеку от „Арбор Инн“, если на юг – дороги шли во все стороны.
Поднадзорный Ясеин Гоба, если верить указанному адресу, жил в южной части Локаваны, рядом с библиотекой имени Карнеги и локаванской мечетью. Его дом представлял собой мрачное покосившееся сооружение, обшитое снаружи тонкими досками, и находился в захламленном тупике. Справа и позади дома виднелся высокий забор склада металлолома, слева – ржавая ограда с колючей проволокой наверху, отделяющая улицу от территории, принадлежащей железной дороге. В сыром воздухе разносился лязг и грохот товарных составов.
Курц выехал из тупика, развернул свой „Пинто“ и проехал один квартал на восток, припарковав машину около спортивного центра „Оделл“, единственного кусочка свободного места и зеленой травы на мили вокруг. Он осмотрелся, убедившись в том, что „Пинто“ не виден ни с главной улицы Вильмут-авеню, ни от дома Ясеина Гобы. Из проезжавших мимо машин и из-за темных занавесок в окнах домов на него смотрели негритянские и арабские лица. Курц заткнул за пояс револьвер, достал из бардачка отвертку с длинным жалом, закрыл на замок дверь машины и пошел. Ему предстояло пройти два квартала, прежде чем он доберется до жилища Гобы.
Срезав путь, Курц пошел вдоль ограды склада металлолома, чтобы выйти к дому с севера. Шум и дым, доносящиеся от железной дороги, были достойны кинофильма. Звон буферов и сцепок, рычание моторов погрузчиков, крики людей, переговаривающихся на большом расстоянии. Из-за ограды огромного склада металлолома тоже раздавался звон и грохот.
Когда между ним и домом оказался пустой участок, Курц остановился. Здесь, на северной стороне дома, было лишь одно небольшое окошко. Остальные выходили на юг, к улице, или на запад, к железной дороге. Рядом с домом не было автомобиля, равно как и гаража. Только несколько брошенных машин. Ржавые и со снятыми колесами, они валялись среди прочего хлама.
Курц достал из-за пояса револьвер и прислонил правую руку к бедру, а потом медленно пошел в сторону дома.
Задняя дверь не была заперта. На ступеньках виднелась засохшая кровь. И на пороге. И на самой двери. Встав сбоку от дверного окна, Курц открыл дверь и на полусогнутых вошел внутрь, выставив перед собой револьвер.
Следы крови вели наверх. На середине полуоткрытой двери виднелся четкий кровавый отпечаток руки. Курц толкнул дверь дулом револьвера, открывая ее пошире. Кухня. Посуда грязная. Из мусорного ведра воняет. Дешевенький стол и кафельный пол тоже залиты кровью. Один из стульев опрокинут.
Дыша только ртом, Курц пошел дальше по кровавому следу. Жилая комната. Засохшие пятна крови на грязном дешевом ковре. Пружинный диван, застеленный грязным одеялом, большой цветной телевизор. Следы крови вели дальше, вверх по узкой лестнице, соединяющей этажи дома. Курц решил сначала проверить две комнаты на первом этаже, но там ничего не было.
Тело Ясеина Гобы лежало наверху, распростертое поверх грязного душевого поддона в крошечной ванной, в которую упиралась лестница. Следы крови вели к нему, и здесь они заканчивались. Справа, в верхней части грудной клетки, виднелась рана. Вполне подходящая, если считать, что это девятимиллиметровая пуля, выпущенная из „Зиг Про“, принадлежащего офицеру по надзору Маргарет О‘Тул. Из которого стрелял Курц. Похоже, половина крови вытекла на пол ванной, а другая – в душевой поддон. Он просто истек кровью. Слой засохшей крови на дне поддона был темно-коричневым. Пятна крови виднелись вокруг слива и на зеркальной дверке шкафчика для медикаментов. На полу и в поддоне были рассыпаны флаконы с таблетками и бутылки с медицинским спиртовым раствором и хромистой ртутью. Судя по всему, Гоба пытался остановить кровотечение или хотя бы принять что-то обезболивающее, но ослабел, упал и умер от потери крови.
Если верить записям О‘Тул, Ясеину Гобе было двадцать шесть лет, и он был родом из Йемена. Стараясь не наступать на пятна и дорожки засохшей крови, Курц подобрался поближе к телу. Конечно, этот молодой человек вполне может быть арабом, но смерть от кровопотери придала его смуглому лицу с небольшими черными усами серый оттенок. Рот и глаза открыты, губы побелели. Курц не имел медицинского образования, но повидал на своем веку достаточно трупов и знал, что трупное окоченение сначала возникает, а потом исчезает. Судя по всему, этот парень умер около сорока восьми часов назад. Через пару часов после того, как подстрелили Курца и О‘Тул.
В поддоне валялся пистолет "Рюгер Модель II Стандарт", калибр 0.22 дюйма, длинноствольный, для стрельбы в тире. Насечка на рукояти залита кровью. Курц присел на корточки и аккуратно взял пистолет за кончик ствола одетой в перчатку рукой. Это было единственное место, не покрытое кровью. Он посмотрел на свет. Серийного номера нет. Вытравлен кислотой. Обойма у этого пистолета на десять патронов. Судя по весу, практически пустая. Курц аккуратно положил пистолет обратно. Рукоять погрузилась в густую, почти высохшую кровь.
Встав, он вернулся в спальню. На высоком комоде оказалось нечто вроде алтаря. Черные свечи, четки и увеличенная фотография офицера по надзору Маргарет О‘Тул, поперек которой красным флюоресцентным маркером было написано "Умри, сука".
На дешевеньком столе, стоящем у окна, лежал пружинный блокнот. Курц начал листать его. Даты, надписи на арабском. Но некоторые – на корявом английском. "…она прадолжаит приследовить меня!!" "севодня капил класный пистолет", "если я хочу выжить, эта сионистская сука должна умереть!". Последняя страница блокнота была вырвана.
Какое-то смутное ощущение заставило Курца прекратить чтение и сдвинуть в сторону край занавески стволом револьвера.
Машина скрытого патрулирования, принадлежащая Кемперу и Кинг, остановилась на соседней улице, в половине квартала от дома. Они направились к дому Гобы точно так же, как это сделал Курц, и он ни за что бы их не увидел даже отсюда, сверху, если бы не совпадавший угол зрения и не отсутствие листьев на деревьях. Позади их машины стояли два черных "Шевроле Сабурбан". Из них вывалились восемь спецназовцев в черных комбинезонах и шлемах, с автоматами в руках.
Кемпер и Кинг отдали им приказания, и спецназовцы начали выдвигаться к дому через аллеи, задние дворы и вдоль забора склада металлолома. Кинг что-то говорила в микрофон портативного радио, и Курц решил, что, скорее всего, еще один взвод спецназа движется к дому с южного направления, от соседнего квартала.
Он сложил пружинный блокнот и положил его в карман куртки. Затем вышел из спальни, спустился по лестнице, прошел через кухню, преодолел другую лестницу и покинул дом через заднюю дверь. Поскольку стена находилась под углом к забору заднего двора и шел сильный дождь, спецназовцы не увидели его.
Рядом с забором склада металлолома посреди зарослей сорняков лежал ржавый кузов "Меркьюри". Курц со всех ног понесся к нему, невзирая на лужи и грязь. Подбежав, он залез на капот, потом вспрыгнул на крышу, встал и перевалился через забор склада. Буквально через пять секунд показалась первая группа спецназа. Одетые в черные бронежилеты солдаты бежали к дому, следя за тем, чтобы прикрывать друг друга, и наставив автоматы на окна дома покойного Ясеина Гобы.
Глава 16
Курц заехал в "Арбор Инн", чтобы снять мокрую грязную одежду и протереть тряпкой с маслом свой револьвер. После этого он поехал в офис. На улице уже стемнело и похолодало, лил сильный октябрьский дождь. Клубы, рестораны и бары на Чипьюа включили свои разноцветные неоновые вывески, зазывая посетителей. Их свет отражался от мокрого асфальта.
Арлин была за работой, организуя свадьбы, заказывая места в залах для приемов, свадебные платья и пироги, общаясь со счастливыми невестами, живущими в разных концах севера и востока США. Как только Курц вошел, она нажала кнопку, убрав с экрана все файлы, закурила очередную "Мальборо" и посмотрела на него. Курц повесил на спинку стула свою кожаную куртку, сел на вращающийся стул и откинулся назад. Потом он вынул пистолет, торчавший у него за поясом сзади, чтобы оружие не впивалось ему в спину, и положил его в правый нижний ящик, рядом с бутылкой скотча "Шип Дип".
– Итак? – спросила Арлин.
Курц задумался. Обычно он ничего ей не рассказывал о своих делах за пределами офиса, поскольку большинство их было незаконно. Как, например, проникновение в дом этого мертвого араба сегодня днем. Насколько он знал, максимальным правонарушением, которое Арлин когда-либо совершала в своей жизни, был безбилетный проезд в транспорте. Но прошлой ночью она нарушила закон куда более серьезно, представившись помощником окружного прокурора и проникнув в кабинет офицера по надзору Маргарет О‘Тул, не говоря уже о незаконном копировании файлов. Тогда какого черта, подумал Курц.
Скачать книгу [0.23 МБ]
Пирамида