Я поднял глаза, замутненным взглядом провел по окружающим тибетским горам и сильно потряс головой, как бы стараясь избавиться от нахлынувших «мыслей в прошедшем времени». Я понимал, что сегодня вся моя жизнь будет оцениваться неведомым разумом что я, обычный земной человек, волей судьбы... а может быть и по собственной воле буду страстно... а может быть и болезненно желать, чтобы меня оценили, поставив на грань между жизнью и смертью. Я хотел этого, чтобы через свое прошлое войти... или не войти в будущее.
Я засунул в экспедиционный рюкзачок полевые тетради, карандаши, резинку, бинокль, компас и многое другое, что было необходимо здесь, в поднебесном Городе Богов. Равиль подошел и протянул мне высокогорный паек, завернутый в целлофан.
— Что здесь, в пайке-то? — спросил я.
— Шоколад, изюм, курага, печенье, колбаса и сало — то самое хохляцкое сало, которое сам Петрович солил, — ответил он.
Я взял целлофановый мешок с едой, помял его в своей огрубевшей руке и нехотя засунул в рюкзак.
— М-м-м... да, — промычал я.
Мысли снова начали витать вокруг легенды о Долине Смерти. Мне, по причине все-таки сидящей во мне приземленности, было непонятно, почему йоги приходят сюда, чтобы взглянуть в глаза Царя Смерти, которого они называют звучным именем —Яма. Мне, периферийному городскому жителю с банальным деревенским происхождением, было трудно поверить в то, что у некоторых людей нашей планеты в душе иногда возникает позыв оценить себя смертью, без страха и содрогания представ перед неведомым разумом, в существование которого они свято верят. Они, эти странные люди, не боятся земной смерти, они боятся лишь того, что когда-то по жизни они чем-то запятнали свою совесть. Они, эти люди, которые в высокогорье способны обходиться без жирных пайков с шоколадом, курагой и салом, без грусти и тревоги в душе могут смотреть в лицо Смерти, даже радуясь тому, что их тело начинает испепеляться только из-за того, что мерило Добра и Зла в душе — Совесть — оценила какой-то поступок в жизни отрицательно и решила, что во всеобщем и вечном мире, где главенствует Время, этот поступок нарушил жизнеутверждающую гармонию Сущего.
— Шеф, туалетную бумагу-то возьми. Здесь, в высокогорье, «пук» не отличить от «ср...»! — послышался грудной голос Селиверстова.
— М-м-м... да... — я протянул руку.
Потуже затянув рюкзачок, я вскинул его на плечи и искусственно-бодрым голосом сказал:
— Ну что? Пошли, что ли?!
— Шеф, давай шоколадку сожрем перед выходом, — предложил Селиверстов. —Сегодня ведь на высоте 6000 метров будем. А он, шоколад-то, энергию дает...
Мы медленным, размеренным шагом шли вверх по склону.
— Смотри-ка, как чувствуется разница между 5000 и 5500 метров, а?! — сделав натужный вдох, проговорил Рафаэль Юсупов во время одной из пятиминутных остановок.
Мы шли и шли вперед. А я взглядом искал зеркало Царя Смерти Ямы. Я знал, что оно должно работать как зеркало, сжимающее время, и ждал, что оно будет выглядеть как огромная каменная вогнутая поверхность. Но меня удивляло то, что великий русский ученый Николай Козырев, изучавший эффект сжатия энергии времени с помощью вогнутых конструкций, называл их зеркалами, так же как и в тибетской мифологии словом «зеркало» была названа конструкция, помогающая Царю Смерти Яме вести фатальный Суд Совести.
— Неужели Николай Козырев знал про Владыку Царства Мертвых Яму, неужели ему было известно, что в далеком Тибете, в загадочном Городе Богов существует конструкция, называемая зеркалом, с помощью которого Царь Яма вершит Суд Совести, используя сжатое время?! — думал я.
В последнее время я все больше и больше верил в силу подсознания и, несмотря на то, что не был философом или каким-либо отрешенным мыслителем, уже вполне хорошо представлял, что подсознание есть вторая «затаенная сущность» человека, что подсознательный мир живет своей жизнью, вовлекая в водоворот интуитивных страстей тебя самого и лишь иногда позволяя себе шепнуть тебе — неразумному — кое-что, передав, например, шальную мысль, которая будет наполнена непонятной внутренней энергией и которая перевернет всю твою сознательную жизнь с надоевшими заботами о приготовлении пищи и зарабатывании денег.
Я уже понимал, что Создатель с какой-то целью сотворил для человека два мира: один — сознательный, со знакомым до боли ходом мыслей страждущих власти и денег людей, второй — подсознательный, с начинающим раздражать клеймом таинственности. Бог, наверное, определил путь прогресса в постепенном процессе слияния этих двух миров одного человека, чтобы он, человек, когда-нибудь, через много-много эволюционных этапов, почувствовал, что он един в самом себе, что означает... единство с Богом. А пока подсознание только шепчет, не более того, только шепчет, поскольку оно является божественно-чистой единицей Разума и свидетельствует о божественном происхождении человека, и пока не имеет права слиться с сознанием, «заблудшим в душевной грязи». Хотя... когда-нибудь наступят такие времена, обязательно наступят, когда... люди станут чище.
— Из подсознания, наверное, пришла Николаю Козыреву мысль назвать свои вогнутые конструкции зеркалами, — подумал я. — Оно, таинственное подсознание, вероятно, знало и знает про Царя Смерти Яму, и знало и знает про его инструмент — Зеркало Смерти. Ведь подсознание охватывает одновременно и Жизнь и Смерть, считая последнюю переходом на новый этап Вечности.
Я помнил, что после долгого периода внутренних сомнений и мучительных рассуждений я все же согласился с невесть откуда появившейся шальной мыслью о том, что Время есть думающая энергетическая субстанция, способная оценивать мысли, душу и карму человека. Меня, возможно, как и другого человека, все время подмывало желание упростить все в этой жизни и уйти в блаженные дали примитивизма и, конечно же, отнестись ко Времени как к убаюкивающему тиканью часов. Но больные, тысячи безнадежных больных, постоянно подстегивали меня, взывая к действенному состраданию. А от этого мысли начинали плясать в голове, потом сами по себе находили какой-то уровень систематизации и начинали глухо клокотать на этом уровне, как бы взывая к чьей-то помощи, чтобы разрядить это мучительное клокотание. Помощь чаще всего не приходила, но иногда, особенно тогда, когда клокотание достигало своего апогея, появлялась заветная шальная мысль, которая, как правило, отличалась своей беспредельной необычностью, но вызывала чувство облегчения.
— Спасибо тебе, подсознание! — говорил я в эти моменты про себя.
И скажу Вам, дорогой читатель, что при научном анализе болезней человека эти шальные мысли, выходящие из подсознания, были связаны чаще всего со Временем. Подсознание как бы нашептывавало, что Время является главной причиной появления болезней.
Постепенно, подгоняемый шальными мыслями о Времени, я стал осознавать, что в организме человека существует загадочный фантом времени, который не только регулирует временные параметры всех процессов, происходящих в организме, но и способен думать и творить, через ход времени иногда приводя в действие такие чудесные явления, как, например, самоизлечение от рака, когда в опухолевых клетках сжимается время и они как бы быстро отживают свое, старея и погибая.
Тогда я еще не знал, что вскоре после экспедиции, взбудораженный подобными шальными мыслями, я сделаю попытку целиком собрать из Аллопланта и донорских тканей «новый» глаз в глазнице киевлянки Тамары Горбачевой, и на пятый день после операции, когда появится красное свечение «нового» глаза, я буду сидеть с трясущимися руками и глупо причитать: «Время сжалось, Время сжалось, что ли? Сосуды проросли в «новый» глаз в 150 раз быстрее ведь, а?! Время решило так помочь...!»
Зеркало Царя Смерти Ямы
А сейчас я шел вверх по крутому склону, тяжело переводя дыхание. Я уже почти верил, что Время способно думать и что легенда о Зеркале Царя Смерти Ямы не сказка, а пусть невероятная, пусть непонятная, но явь. Я с трепетом ждал того мига, когда воочию увижу Зеркало Царя Смерти Ямы. Я очень сильно волновался, отчего перехватывало и без того затрудненное дыхание.
Зеркало Царя Смерти Ямы выглянуло из-за очередного бугра даже как-то обыденно. Непонятно почему, но я представлял его именно таким. Мне показалось логичным, что оно начиналось от самого священного Кайласа и в виде огромной трехкилометровой чаши продолжалось на восток. Я остановился. Все ребята, шедшие за мной, тоже остановились. Я внимательно окинул взглядом эту громадную, покрытую снегом чашу. Шальные и не шальные мысли бродили в моей голове. Но одна шальная мысль, самая яркая и самая сочная, подсказывала мне, что я смотрю на Зеркало Царя Смерти Ямы.
— Сэр, здесь останавливаться нельзя, — послышался сзади голос проводника Тату.
— Почему? — спросил я.
— Так велят наши предания, — ответил он.
— Почему? — с оттенком нервозности переспросил я, думая о сжатом времени.
— Так велят... — смутился Тату, не понимая моего нервозного напора.
— Почему? — тихо проговорил я и сделал шаг вперед.
— Пошли, пошли, — стал торопить Тату.
— Давайте фотографировать, кстати... в сжатом времени, — прорычал я и достал фотоаппарат.
— Сэр, надо идти! — с надрывом в голосе сказал Тату.
— Почему?
— Наши предания говорят, что этот участок, — Тату показал рукой на Зеркало Царя Смерти Ямы, — надо проходить очень быстро, очень...
Я взглянул в темно-коричневые глаза Тату и увидел в них добрую тревогу человека, живущего в «стране чудес» и понимающего, что чудеса и в самом деле бывают на свете.
— Тату, я останусь здесь. Я должен зарисовать это, — я махнул рукой в сторону Зеркала Царя Смерти Ямы.
— Фотографии мы и так найдем!
— Я хочу, Тату.
— Почему? — опять с надрывом спросил он.
— Я ученый... — нелепо попытался оправдаться я, чувствуя излишний пафос в этой фразе. — Вы все идите и подождите там, наверху. Ладно?! Равиль, останься со мной, ты... молодой.
Все развернулись и быстрым шагом пошли вверх по склону. Равиль стал распаковывать видеокамеру.
А я надеялся. Я надеялся, что Время есть и в самом деле думающая субстанция и что оно, Время... поймет меня... и Равиля.
Рисунок я сделал и в самом деле быстро. Получился он плохим, но зато я тщательно измерил все углы и градусы. Было хорошо видно, что северная (черная) сторона Кайласа резкой гранью под прямым углом переходит в восточную сторону, от которой начинается Зеркало Царя Смерти Ямы, продолжающееся в виде дуги на восток. Дно этой трехкилометровой чащи занимал ледник, из которого вытекал ручеек. Сама вогнутая поверхность Зеркала была местами покрыта снегом, но чувствовалось, что она очень ровная и даже как бы отполирована. По центру вогнутой поверхности проходила горизонтальная полоса в виде ступеньки, разделяющая Зеркало на две равные части. По верхней линии Зеркала были видны дополнительные сооружения в виде пологой пирамидки и трапециевидных конструкций. Замеры показали, что Зеркало изогнуто под 90° и направлено прямо на север.
Рисуя Зеркало Царя Смерти Ямы, я ощутил, что здесь каким-то особым образом обострены чувства, что они конкретны и ясны как никогда и, что эти чувства обладают способностью вытаскивать из глубин памяти такие нюансы и детали когда-либо прочитанного или услышанного, которые бы никогда и не вспомнились.
Стражи Долины Смерти
В голове ясно всплыли строки из книги Ангарики Говинды: «Паломник подходит к месту (на севере Кайласа), откуда видно Зеркало Царя Смерти Ямы. Он ложится между валунами и оказывается перед судом Ямы — судом собственной Совести. Он вспоминает свое прошлое».
— Неужели сжатое за счет Зеркала время извлекает из человека главное — Совесть — и оценивает ее, решая, убить или не убить этого человека? — начал было я философствовать, но вовремя осекся — это было не место для отвлеченной философии.
Я решил, прежде всего, сделать расчеты, чтобы постараться найти те два валуна, о которых писал Ангарика Говинда. Я предполагал, что именно там находится Долина Смерти, о которой я так много слышал от йогов и лам.
Кроме того, в моей памяти всплыли некоторые подробности, на которых я не заострил внимание при чтении книги Ангарики Говинды. Я вдруг вспомнил, что этот автор писал о двух четырехглазых псах с широкими ноздрями, мимо которых надо пройти путнику, чтобы «достигнуть отцов, веселящихся на общем пиру с Ямой». Вспомнилось также, что эти псы пятнистые, рыжеватого цвета, и именно они являются похитителями... жизней.
— Так, так, — вспыхнуло в голове, — значит... значит, те два валуна, ложась между которыми, паломник подвергается суду Совести, должны быть похожи на псов — четырехглазых пятнистых.
Дематериализация или перенос в другое измерение?
Еще раз посмотрев на громадную каменную плиту и вполне осознанно понимая, что для ее создания и перемещения Миларепа использовал Силу Мысли (или Силу Свободного Времени), я задумался над вопросом — какой же метод «работы» с использованием Силы Мысли применял Миларепа — дематериализацию с последующей материализацией или перенос каменной плиты в другое пространственное измерение?
Я опять грубо почесал свою злополучную лысину. Мне даже показалось, что там что-то завелось. Я продолжал думать, думать и вдруг понял, что на поставленный вопрос я не смогу ответить. Я способен только строить догадки. А догадки эти сводились к тому, что все же, наверное, Миларепа использовал Силу Мысли, переводя трехмерное вещество камня в четырехмерный мир, а не вызывал дематериализацию камня в пределах трехмерного мира (то есть, не трансформировал камень в энергию). Если бы Миларепа использовал эффект дематериализации, то этот процесс привел бы к выделению большого количества энергии, по типу взрыва, что, наверняка, нашло бы свое отражение в легендах.
Стараясь представить то, как «работал» Миларепа, я, в конце концов, пришел к следующему выводу, что он, йог Миларепа, «нарисовав» в гранитной скале объемный мыслеобраз «вырезаемой» плиты, всего-навсего переводил прилежащие к мыслеобразу слои камня в четвертое измерение; в результате чего трехмерное вещество скалы вокруг мыслеобраза плиты исчезало в безбрежных далях четвертого измерения, а каменная плита, так сказать, «вываливалась» из скалы в «готовеньком виде». При этом, Миларепа, видимо, водил руками, произнося заклинания, что нашло отражение в сказаниях о том, что он «вытачивал плиту руками».
Антигравитация
А как же Миларепа переносил эту плиту в нужное место «глазами»? Если это было так, то, видимо, имел место антигравитационный эффект Силы Мысли, исходящий в этом случае из глаз Миларепы. Что же такое гравитация и антигравитация? Как можно достигнуть антигравитации с помощью Силы Мысли?
Отвлекаясь, скажу Вам, дорогой читатель, что несколько выше, когда в этой главе я начал рассуждать о Силе Мысли как об Энергии Свободного Времени, я отмечал, что, по моему мнению, вещество есть искривленное пространство, внутри которого «заперта» энергия Времени. Под словом «заперта», если Вы помните, дорогой читатель, я понимаю остановку хода Времени в веществе. Однако, в скобочках я вписывал фразу «или почти остановлено Время». И вот это «почти», которое довольно долго фигурировало в моих рассуждениях, при анализе эффекта антигравитации стало играть главенствующую роль. Дело в том, что это «почти» и есть, на мой взгляд, гравитация.
Я опять-таки не могу ничего утверждать, но мне кажется, что вещество, то есть искривленное пространство, в котором полностью (еще раз повторяю — полностью!) остановлено Время, не имеет... веса. А это означает, что любая тысячетонная скала может стать легче, чем пух... если в ее веществе полностью остановить Время... без этого «почти».
Но в реалиях все же существует это «почти». Что такое «почти»? «Почти» — это есть небольшой, очень медленный ход Времени в веществе. А ход Времени, как мы уже говорили, есть энергия, такая, как, например, электричество или... гравитация.
Гравитация, мне кажется, есть энергия, определяемая медленным ходом Времени в веществе. Она — энергия гравитации — конечно же слабее, чем, например, энеррыжих псов! Именно там, между двумя валунами, похожими на псов, паломник кладет на алтарь свою жизнь, отдавая ее на суд Владыке Смерти Яме. Отсюда следует...
Я на мгновение смутился из-за излишне мистического хода мыслей, но потом опять настроился на эту волну и стал рассуждать дальше. На удивление свежие и сильные чувства помогали мне, то исходящим из глубины валом негодования подсказывая, что твоя мысль неверна, то залихватским восторгом подтверждая правильность твоих умозаключений.
— Отсюда следует, — повторил я, — что... что... что вход в Долину Смерти обозначен двумя пятнисто-рыжими валунами, похожими на четырехглазых собак. А их ведь можно найти! Но как?
Мысли опять заклокотали в моей голове. Я с удивлением отметил, что мысли «пляшут» в голове с какой-то особой легкостью, напоминая натренированных улыбающихся танцоров и резко отличаясь от обычного натужного мыслительного процесса, похожего на приплясывание с подпрыгиванием зажиревшего певца.
— Фокус! Надо найти фокус Зеркала Царя Смерти Ямы! — неожиданно про себя воскликнул я. — Это Зеркало имеет вогнутую поверхность, и, наверное, по компасу нетрудно определить его фокус. Именно там, в фокусе, должны находиться те два валуна, похожие на четырехглазых собак.
Вал разноплановых сомнений поднялся в моей душе, как бы тыкая меня лицом в факт полной умозрительности моих рассуждений. Тем не менее, я еще раз поднял уже видавший виды компас и, призвав на помощь весь мой многолетний туристический опыт ориентирования на местности, стал определять фокус Зеркала Царя Смерти Ямы.
— Вот, вот... 45 градусов...
Вот еще 45 градусов... пересечение их вон там... Точнее!
Точно там... А еще точнее! Там оно... Давай-ка возьму азимут на место, где «там оно»... Взял! Сколько градусов? Ага... Еще раз возьму-ка,пришептывал я, некрасиво шевеля губами.
Я взглянул на Равиля Мирхайдарова. Он молча смотрел на меня. Равиль понимал, что я собираюсь идти в Долину Смерти.
— Пошли обратно, вниз. Хватит под Зеркалом Смерти стоять-то! — скомандовал я.
В Долину Смерти ходят по одному
Мы бодро зашагали вниз по склону. Я ощущал необычную легкость в теле, хотелось прыгать или, как в детстве, издавая звук «т-р-р-р», весело носиться, изображая из себя мотоцикл.
— Что я так развеселился-то?! — ненароком подумал я, — место, вообще-то, отнюдь не для веселья!
По пути вниз, я периодически взбегал то на один, то на другой бугор, чтобы делать поправки к азимуту, который вскоре должен привести нас в точку фокуса Зеркала Царя Смерти Ямы. Вскоре мы достигли того участка, когда Зеркало полностью скрылось за склоном, и по характеру местности я понял, что большую часть пути к точке фокуса я буду идти, не видя Зеркала Царя Смерти, и только на конечном участке вынырну из-за бугра и предстану перед ним там, где должна начинаться Долина Смерти. Я и вправду собирался туда, и почему-то от этого мне было весело.
Мы остановились. Я набрал полные легкие разряженного горного воздуха, шумно выдохнул его и вкусно закурил.
— Перед смертью не надышишься, — заметил я про себя. Легкая грусть просквозила в душе, не омрачив необычайно приподнятого настроения. Но эта легкая грусть вытянула из памяти и принесла слова, сказанные некогда «старшим человеком» в наш адрес:
— Если эти русские будут проявлять слишком большой интерес, они умрут.
Я сел на камень и еще раз с наслаждением затянулся. А потом я поднял глаза на стоящего рядом Равиля и сказал:
— Я пойду один, Равиль. Так надо.
— Шеф, я пойду с тобой.
Скачать книгу [0.27 МБ]
Пирамида